"Как в бонбоньерке… — устало подумала чародейка, приглаживая растрепанные волосы, — изысканно упакованный подарок… Вот только кому? И от кого? А я ведь была так уверена, что все закончилось… Неужели Кащей?.. — Она наклонилась к прозрачному гробу. В том, что эта женщина мертва и давно, ведьма нисколько не сомневалась: — Ишь ты, а как живая. Кажется, коснись её — откроет глаза…". Людмила всматривалась в тонкие черты — красота-то какая, писаная: легкий румянец играет на щеках, темное облако длинных волос обрамляет лицо, изящные руки свободно лежат вдоль тела, облаченного в свободную рубаху с ажурной каймой по подолу.
Вдруг в поле зрения ведьмы мелькнула весьма знакомая вещица. Она подалась вперед, разглядывая её: — "Это ж мое зеркальце…". Кистью руки мертвая прелестница наполовину прикрывала тонкую овальную пластину, но Людмила была уверена, что та выточена из камня. Чародейка почти прильнула к саркофагу — она боялась поверить своим глазам. Не удержав равновесия, оперлась двумя руками о крышку прозрачного гроба и…
… оказалась в этой же комнате. Вот только никакого саркофага не было и в помине. Вместо него она увидела распростертую на полу полуодетую, босую женщину. Она лежала ничком, головой на сгибе руки, ноги подогнуты к животу. Длинные спутанные волосы скрывали лицо.
От пронзительного металлического скрежета свело челюсти. Людмила оглянулась на звук — в стене зиял темный провал. Мгновение спустя в нем появился Кащей, только изрядно помолодевший. Он подошел к лежащей, рывком поднял её и небрежно отшвырнул к стене. Пленница застонала, потом все же поднялась. Её ноги бессильно подломились, и она сползла по стене, да так и осталась полусидеть, опираясь рукой о зеркальный камень.
Людмила встрепенулась. Она не могла определиться, что для нее сейчас важнее — ускользнуть самой или помочь женщине. «Бежать», — решила ведьма, но осталась на месте. Собственное «тело» ей не повиновалось. Оставалось только смотреть. И слушать…
— Что тебе ещё надо? — женщина вперила в мучителя яростный взгляд. Темные глаза горели неутоленной ненавистью.
— Разве ты не знаешь, Триглава?
— Я ничего не скрыла от вас…
— Да, все получили, что хотели: Перун стал великим воином, теперь его «людям», — издевательски протянул Кашей, — ничего не угрожает, кроме них самих. Велес…
Женщина едва заметно усмехнулась.
— Ладно, о нем не будем… — сделал отмашку диориец. — Стрибог, — тут Кащей хихикнул, — наконец-то научился летать… Самостоятельно… — Он немного помолчал: — Все, но не я!
— Разве ты обижен? Ты был самым способным учеником, — удивилась Триглава. Во время разговора её настроение резко изменилось. Голос уже не дрожал от гнева, застывшие черты лица разгладились, и Людмила опять поразилась тому, как же красива эта женщина: — "А ведь она похожа на ту, в которую превратилась чешуйчатая тварь. Жаль только, не удалось толком разглядеть, но улыбка… Улыбка та же"