После короткого отдыха в лазарете Окаи без посторонней помощи вернулся в свою комнату, которую делил с Лин-цзе. Этот юноша из племени Небесных Всадников был выше большинства надирских подростков, и лицо у него было квадратное, а углы глаз лишь слегка приподняты. Ходили слухи, что в нем течет гайинская кровь, но в лицо Лин-цзе этого никто не высказывал. Он отличался вспыльчивостью и злопамятностью.
— Я принес тебе еды и питья, Окаи, — сказал он. — И достал горного меда для твоих ран.
— Спасибо, брат, — ответил Окаи, как полагалось.
— Наши племена воюют, поэтому мы не может быть братьями. Но я уважаю твое мужество. — Лин-цзе поклонился и вернулся к своим занятиям.
Окаи лег ничком на узкую койку, перебарывая боль в исхлестанной спине.
— Да, теперь наши племена воюют, но когда-нибудь все надиры станут братьями, и нахлынут на гайинов, и сотрут их с лица земли.
— Хорошо бы. У тебя ведь завтра экзамен, верно?
— Да. Роль кавалерии в карательных походах.
— Давай я тебя поспрашиваю — это поможет тебе отвлечься от боли.
Талисман проснулся перед самым рассветом. Зусаи еще спала. Он тихо поднялся и вышел. Во дворе слепой священник-надир доставал воду из колодца. В предрассветных сумерках он казался моложе, и его бледное лицо было безмятежным.
— Хорошо ли ты спал, Талисман? — спросил он, когда тот подошел.
— Неплохо.
— И видел все те же сны?
— Мои сны касаются только меня, старик, и советую тебе запомнить мои слова, если ты желаешь дописать свой труд.
Священник поставил ведро и присел на край колодца, устремив бледные опаловые глаза на угасающую луну.
— Сны нельзя сохранить в тайне, Талисман, как бы мы ни старались. Они, точно угрызения совести, всегда просятся на свет. И значат они гораздо больше, чем мы полагаем. Ты сам скоро увидишь. Это место, где замыкается круг.
Священник отнес ведро к столу и стал медным черпаком наполнять глиняные манерки, висящие на веревках под навесом. Талисман пришел следом и сел.
— Чью историю ты пишешь?
— Большей частью чиадзе и надиров — но более всего меня занимает жизнь Ошикая. Ты знаешь, откуда взялось слово «надиры»?
— На южном языке «надир» — это «точка величайшей безнадежности», — пожал плечами Талисман.
— На чиадзе это значит «перекресток смерти». Когда Ошикай вывел свой народ из чиадзийской земли, за ними, как за мятежниками, послали огромное войско. Он встретил врагов на равнине Чу-чьен и перебил всех. Но следом шли еще две армии, и ему пришлось вести своих людей через Ледовые горы. Сотни человек замерзли там, а еще больше лишились пальцев рук и ног. Перевалив через скованные морозом горы, они очутились в страшной соляной пустыне, и их охватило отчаяние. Ошикай созвал совет и сказал, что они, родившиеся в нужде и опасности, — достигли теперь своего надира. Так он и стал с тех пор называть свой народ. Затем он обратился ко всем и сказал, что Шуль-се приведет их к воде и что за соляной пустыней лежит благодатная земля. Он говорил о времени, когда надиры умножатся и расселятся от моря до снежных гор, и прочел стих, который все надирские дети впитывают с молоком матери: