Рэйчел положила ладонь поверх руки Леа и сжала ее пальцы.
— Уверена, что майор Прескотт учтет мою просьбу и не станет говорить об этом происшествии. Я ведь замечала, как он на тебя смотрит. Он тебя любит, Леа.
Тревор приподнялся в седле и окинул взглядом две грядки, усыпанные обрезками уже убранного тростника. Следующие три ряда были недавно nepeпаханы, разрыхлены и аккуратно засыпаны мягкой плодородной почвой. На них недавно показались новые ростки. Прескотт гордился своими достижениями. Несмотря на то что у него маловато опыта, долгие дни ожидания наконец-то вознаграждены — тростник пробился к солнцу.
Рабы вручную удобряли почву. Завтра должна начаться посадка на новые подготовленные грядки. Для изготовления компоста использовалась специальная система, изобретенная самим Эдвардом, по которой даже мусор и отходы, обрубки тростника и прочее шли в дело. В «Ривервинд» все было устроено по-хозяйски и находило себе применение. Леа самым тщательным образом проинструктировала Тревора, так что он был в курсе всего процесса.
За последние полтора месяца он узнал много нового. Несмотря на владеющие им дьявольские страсти, во время работы он немного забывался. «Ривервинд» оказалась требовательной госпожой и поглощала все силы. Правда, лишь тогда, когда рядом не было Леа. Зато уж если она отправлялась вместе с ним, то весь день превращался для Тревора в сплошной кошмар. Перед его глазами вставала навязчивая картина: Леа в объятиях Джесса Батлера, и в сердце одна за другой вонзались острые раскаленные стрелы ревности.
И все же винить приходилось лишь себя. Ни Леа, ни Рэйчел больше не вспомнили о событиях той злополучной ночи. Последняя, казалось, без напряжения прикидывалась, будто между ними ничего не произошло. И хотя, наверное, это было не совсем порядочно, Тревор все-таки испытывал облегчение. Ведь жениться на Рэйчел, а потом провести всю жизнь в такой опасной близости от Леа было бы невыносимо. Он приготовился терпеть эти муки лишь до своего отъезда из Флориды. Правда, ему больно будет уехать вот так, ничего не выяснив до конца, не расплатившись за свой грех. Но у него не оставалось выбора.
Соскочив с коня, Тревор сорвал с себя рубашку и повесил ее на луку седла. Теперь во многом благодаря непререкаемо высоким требованиям Леа он стоял на двух совершенно здоровых ногах. Но это доставляло ему не много радости. С гораздо большим удовольствием майор отдал бы здоровье за право просить руки той, которую любил. Ежедневно он работал бок о бок с рабами, до предела испытывая собственные силы. К вечеру мускулы болели, но зато он отдыхал душой. Крайнее утомление обещало ему глубокий, крепкий сон без сновидений, без чувственных образов Леа, обыкновенно не покидавших его в ночную пору.