В душе Бентхайма вновь шевельнулось подозрение, и он не мог от этого отделаться.
— Но ты избежал приведения приговора в исполнение... при «благоприятных обстоятельствах», — медленно, с расстановкой произнес полковник. Он попытался улыбнуться, но улыбка получилась фальшивой. — Во всяком случае, так записано в личном деле, — добавил он.
Мертенс отвернулся и опять уставился в окно. Свет карманного фонарика едва освещал его лицо. Наконец Вольфганг снова повернулся к полковнику.
— Это длинная история... — сказал он.
Бентхайм, желая ему помочь, заметил как бы вскользь:
— Я был в Национальном комитете «Свободная Германия» и в последние месяцы войны работал вместе с советскими товарищами. — Он подождал, пока Мертенс вновь взглянул на него. — Один из пленных рассказывал тогда, что видел, как тебя и еще троих вели на расстрел. Он еще рассказывал, что тебя арестовали в русской семье... — Бентхайм. опять помолчал. Ему было трудно произнести последнюю фразу. — И эту семью, — сказал он, — уничтожили на месте...
Мертенс по-прежнему молчал, и это молчание становилось тягостным.
Ливень понемногу начинал стихать.
Бентхайм ждал ответа. Больше всего на свете он хотел сейчас его услышать. Этот ответ мог быть прост и ясен, и все подозрения в виновности Мертенса отпали бы сами собой.
Он долго ждал. Наконец Вольфганг сказал как бы самому себе:
— Этот человек ничего не придумал. Но он был прав только отчасти. Он не мог знать всего, что случилось. Они расстреляли ее деда...
— Ее деда? — не понял Бентхайм.
— Да.
В голосе Мертенса звучала скорбь, и Бентхайм почувствовал, что не должен спрашивать дальше, что майору нужно время, чтобы немного успокоиться. И он вновь ощутил прежнюю симпатию к этому человеку. Недоверие исчезло, хотя он, собственно, ничего еще не узнал. Тот, кто, сидя перед ним, так мучительно думал о событиях прошлого, не мог быть человеком, способным на подлость. В этом он был сейчас уверен без всяких доказательств. Полковник терпеливо ожидал рассказа о событиях давнего прошлого.
— Ее дед был против того, чтобы меня принять, — уже спокойнее заговорил Мертенс.
Бентхайм не понимал, что он хотел этим сказать, но не спрашивал, видя, как ему тяжело.
— Но она меня подобрала и притащила в их хату. Я был очень изможден, с высокой температурой и не помню, как попал в этот дом. — Вольфганг немного виновато взглянул на Бентхайма. — Прости! Я рассказываю совершенно непонятно, без всякой связи. Но то, что было до этого, казалось мне таким далеким, словно я видел все это во сне: эта жуткая голова в каске рядом с моим лицом, паника, бегство в тыл, боязнь быть схваченным «цепными псами», которые загнали меня в лес. Я сейчас просто не в силах сказать, сколько дней или недель пришлось скрываться в лесу, уже далеко от фронта. К какой-то деревне меня пригнали голод и болезнь, — вероятно, это было воспаление легких.