В конце концов ты устал от этого дряхлого мира
Пастух о башня Эйфеля стадо мостов блеет сегодня утром
Тебе надоело жить в греко-римской античности
Здесь даже автомобили выглядят очень и очень древними
Религия одна пребывает в своей новизне
Простая словно ангары аэропорта…
В современной цивилизации масс, проще говоря, во всеобщем мельтешении удобней называть себя "ты". Здесь всякий человек — ты, это самая демократичная форма. Когда "я" меняется на "ты", возникают дистанция, некоторое отчуждение, переадресовка собственных негативов на чужие, пусть воображаемые плечи. Автор стихотворения подразумевается ("я" почти совпадает с героем "ты"). Почти, да не совсем. Автор все равно невидимый сторонний наблюдатель, незаметный толпе в любом местонахождении. О нем ничего нельзя сказать, пока он отчужден. Он просто созерцатель действий и мыслей "я", которое для толпы — "ты". В "Зоне" Аполлинер увидел данное положение дел: участвуют в жизни, создают цивилизацию коллективы "ты", наблюдают за ними группы "я". Неконтролируемое "я" ведет к шизофрении, контролируемое — к творчеству:
Теперь ты в Париже один посреди толпы
Стадо автобусов мычит проносится мимо тебя
Жажда любви давит тебе горло
Как будто тебя никто не будет любить никогда
В другую эпоху ты бы ушел в монастырь
Вам неприятно и стыдно когда вас ловят на молитве
Тебе наплевать на себя словно адский огонь блистает твой смех
Искры этого смеха золотят дно твоего бытия…
Несмотря на "почти совпадение", минимальная дистанция остается. "Я" может совершенно не разделять смысл строки "ты бы ушел в монастырь". "Я" даже меняет обращение "ты" на "вы", что резко увеличивает дистанцию меж "я" и "ты". Личные местоимения исчезают, появляются неопределенные "вам" и "вас", не имеющие отношения к интимной интонации стихотворения. Читателю ведь все равно, что кому-то и где-то неприятно, когда его застают за молитвой.
Сближение "я" и "ты", исключительная роль "ты", частая идентификация "я" и "ты" — все это определило развитие данной цивилизации. Соответственно усугубилось отчуждение "он". К примеру, дурным знаком считается назвать присутствующего человека просто "он". Это местоимение значительно увеличило сферу своего влияния, потеряв дружеский контакт с человеком, но расширив свое действие в горизонтах незнакомого, враждебного, отдаленного, небывалого. "Он" названы зловещие рассказы Лавкрафта и Леонида Андреева. "Он" можно употребить, имея в виду минимально и максимально чуждое — от паука и мамонта до объекта внеземного, мифического, сновидческого. Отчуждение этого местоимения великолепно представил итальянский поэт Джузеппе Унгаретти в стихотворении "Остров":