— Простите… как вас зовут? — спросил он, заставив Джуд задержаться.
— Джуд Эймос.
— Я благодарю вас, Джуд Эймос, за то, что вот так приняли меня — меня, незнакомца… ну и все прочее.
— Любой человек, имеющий сострадание, сделал бы то же самое, мистер Макензи.
— Было ли это лишь в его воображении или действительно в ее словах существовала некоторая доля укоризны?
— Должно быть, вам известен другой тип людей, чем мне, мадам.
— Подозреваю, что так, мистер Макензи. — И опять промелькнул неуловимый налет осуждения, как будто она знала, кто он и чем занимается. — А теперь, как я сказала раньше, вы должны отдохнуть, если хотите поправиться.
— О, я хочу поправиться. Меня ждет работа. Что сказал доктор, я надолго вышел из строя?
— Доктор еще не смотрел вас. Джозеф, мой повар, перевязал вам раны. Я послала за медиком в Шайенн, но он может задержаться, если из-за этой погоды река начнет выходить из берегов. Знаете, когда идет такой сильный дождь, дороги на несколько дней становятся непроезжими.
— Снова в ее голосе было что-то необычное, какой-то не высказанный вслух намек, но на этот раз не порицание, а что-то более мягкое, что-то похожее на тоску, но он был слишком встревожен ее предыдущими словами, чтобы задуматься об этом.
— Ваш повар? Меня лечил ваш повар? Но вы сказали, что зрение вернется ко мне.
— Я сказала, что такая возможность существует, — поправила его Джуд, но это было совсем не то заверение, которое хотел услышать Макензи.
— Значит, ваш повар считает, что это возможно, — презрительно усмехнулся он. — Честное слово, я всей душой буду верить в это предсказание. — Его рука потянулась к толстой повязке, и слабое дрожание пальцев выдало его чувства.
— Это вера, которой вы должны держаться… — начала Джуд, но он грубо оборвал ее:
— Я надеюсь на веру так же, как всегда надеюсь на удачу. Удача человека зависит только от него самого, и нельзя надеяться ни на что и ни на кого, кроме самого себя.
— Жестокая философия, мистер Макензи, — после долгого молчания подытожила Джуд.
— Я живу в жестоком мире, мисс Эймос, и она хорошо служит мне. — А в каком мире жила она, этот ангел, который без всяких вопросов принял его? Из-за того, что он был слеп — и, возможно, навсегда — и не мог узнать ответа, его тон стал излишне грубым. — А теперь, если не возражаете, я хотел бы получить немного отдыха, о котором вы все время так настойчиво твердите. — И Макензи повернул голову в противоположную от Джуд сторону.
Джуд медлила, не желая оставлять его в таком расстроенном состоянии, она была уверена, что это не правда, а просто демонстративное заявление. В нем говорил страх, и у Макензи были все основания бояться. У него не было гарантии, что зрение вернется к нему, и Джуд ничего не могла сделать для того, чтобы успокоить его. Так как она больше ничем не могла ему помочь, она поступила так, как он просил, и тихо вышла, оставив его наедине с его грустными размышлениями.