К гостям Эрле так и не вышла.
В тот день Марк с утра куда-то уходил, вернулся только к обеду. За едой был необычно молчалив и, похоже, не очень-то замечал, что именно кладет в рот. Наконец Эрле не выдержала, отложила цыплячью ножку на край тарелки — дно ее украшали их с Марком вензеля — и произнесла выразительно, глядя на мужа в упор:
— Филипп сегодня превзошел самого себя.
— Да-да, конечно, — рассеянно отозвался Марк, потянулся за салфеткой и тщательно промокнул ею губы. Уставился невидяще на серебряный нож, положил его на тарелку, параллельно лежащей справа от нее ложке — подумал и развернул поперек, а сверху еще водрузил вторую салфетку, сложенную «домиком». Затем спохватился, разобрал всю конструкцию и наконец поднял голову:
— А знаешь, я сегодня Себастьяна в городе видел…
— Да, — отвечала Эрле равнодушно. — Я знала, что он вернулся…
— Он мне какой-то сверток отдал. — Марк взял ложку, повертел ее в пальцах. В глаза Эрле он при этом не смотрел. — Сказал — для тебя.
— Хорошо. После обеда посмотрим.
Муж наконец-то отважился встретиться с ней взглядом. Она улыбнулась ему ободряюще.
— Он сказал — ему интересно, как мы с тобой живем. Не позвать было неудобно — два года все-таки не виделись… Вот я и… — он замялся и замолчал.
— Ну ладно. Позвал — так позвал, — пожала плечами Эрле. Потянулась через весь стол за салфеткой, отобрала ее у Марка, развернула и тоже промокнула губы. Муж вздохнул с радостным облегчением.
…После обеда они ушли в гостиную, где Марк отдал жене предназначенный для нее сверток — прямоугольный, завернутый в мягкую ткань, перевязанный обрывком веревки. Эрле подергала хитрый узел — потом протянула сверток исподтишка наблюдавшему за ней Марку:
— Развяжи, а? Что-то у меня никак не получается…
Тот не стал возиться и просто разрезал веревку. Эрле развернула ткань — под ней оказалась пачка листов пергамента — тонких, чуть ли не с дырками: как видно, с них соскоблили не один текст, прежде чем они попали в руки к Себастьяну, и кое-где этот прежний текст даже можно было прочесть. Эрле пробежала глазами первые несколько строчек, выведенных четким мелким почерком Себастьяна — буквы клонились влево, как будто от порыва сильного ветра — и поморщилась: все-таки это были стихи.
— Стихи, — вздохнула она в сторону Марка, с безразличным видом изучавшего столешницу, и отложила листки на диван. — Хочешь почитать?
— Но ведь это тебе, — пробормотал он, смутившись.
— Ну вот еще! — энергично воспротивилась Эрле. — У меня нет от тебя секретов!
— Все равно — неудобно как-то… Словно в душу заглядывать…