— А ты хоть представляешь, сколько на свете таких вот нищих, готовых причинить зло другому, чтобы им самим было хорошо? — спросил он очень тихо.
— А ты хоть представляешь, сколько на свете людей, которым не может быть хорошо, когда плохо кому-то рядом? — невольно она возвысила голос. Кто-то обернулся, посмотрел на спорщиков непонимающе. Торговец улыбнулся половиной рта — улыбка не шла ему совершенно — и сделал рукой успокаивающий жест.
— Давай говорить потише и на всякий случай отойдем к той стороне площади, — он кивнул в сторону фонтана: мраморная девушка поглаживает по спинке сидящего у нее на руках мраморного же голубя, и из разинутого клюва птицы течет вода. — Во-первых, там мы не привлечем своим разговором ничьего внимания, а во-вторых, здесь жарко, и я устал держать этот короб.
Они подошли к фонтану. Торговец тяжело опустился на бортик, вытянул ноги, а короб поставил рядом, на серую запыленную брусчатку. Коротко усмехнулся, опустил руку в несвежую воду — мутноватую, на дне посверкивают, как мелкие рыбки, невесть кем накрошенные туда осколки зеркала — вытащил, провел по лбу мокрой ладонью… Солнце плясало на мраморе, вело бешеный хоровод в водяных брызгах, а здесь, на бортике, растянулась лениво такая прохладная, такая желанная тень… И кукольник, и его зрители остались справа, у края площади: по давней традиции представления разрешалось устраивать только там.
Эрле пристроилась на краешке бортика вслед за торговцем.
— Завидую я тебе. — Он медленно покачал головой. — Считать, что люди в самом деле добры и прекрасны…
— Это только вопрос веры, не более того. — Девушка пожала плечами. — Ты ведь тоже не можешь доказать, что они злы и уродливы — мы видим таланты, не души.
— С такой верой жить трудно: она ежедневно подвергается испытанию.
— А без нее — и жить незачем.
— Возможно, я и согласился бы с тобой, — проговорил он медленно, снова опуская руки в фонтан, — если бы собственными глазами не видел, как талант делает человека несчастным. Это все равно, что идти по воде: каждый шаг дается с огромным трудом, и от каждого шага не остается даже следов, потому что плоды такого таланта никому не нужны. Так не милосерднее ли оставить птицу в клетке, если она все равно не сможет жить на воле?..
— А откуда ты знаешь, что не сможет? Может, если ее выпустить — она и приспособится… — возразила Эрле, неосознанно поправляя на шее бусы. — А что до воды — то да, если вокруг вода, надо по ней идти — иначе не сдвинешься с места, обросший мхом паутин… Тьфу, кажется, я заговорила стихами, — улыбнулась девушка. Торговец досадливо поморщился: