— Что же все-таки сделало его таким?
— Не знаю. Он ушел в армию в семьдесят девятом, с тех пор в доме появлялся очень редко, проездом. Не писал, так что, чем жил и что его таким сделало, мы не знаем. Поначалу это все выглядело так, будто его гложет обида на что-то, потом стало проявляться равнодушие, неспособность плакать, смеяться, любить, радоваться. Стеклянные глаза — ни улыбки, ни сожаления, ни тени эмоций, как будто атрофировалась способность чувствовать. Потом за всем этим стало проглядывать убеждение.
— Зачем он приезжал в последний раз?
— За своей долей наследства. Думал, что отец отписал ему половину дома. Но Тимофеич этого не сделал, все завещал внукам. Когда Александр узнал об этом, то положил завещание на стол, спокойно стал и вышел. Дети играли во дворе. Он подошел к ним, долго-долго смотрел. Мы обмерли, ко всему уже были готовы… И тут он улыбнулся. Сколько жить буду, не смогу забыть этой улыбки. Оскал мертвеца. Обещание мести, приговор — все было в ней, понимаете? После этого мы стали жить в постоянном страхе. Не за себя — нам-то что… За детей. От фашиста можно ждать чего угодно…
Через час опасениям Бурдюковых за судьбу детей суждено было кончиться: Дмитрий Николаевич подписал протокол опознания.
— …Преданы также будете и родителями, и братьями, и родственниками, и друзьями, и некоторых из вас умертвят. И будете ненавидимы всеми за имя Мое. Но и волос с головы вашей не пропадет. Терпением вашим спасайте души ваши. Когда же увидите Иерусалим, окруженный войсками, тогда знайте, что приблизилось запустение его. Тогда находящиеся в Иудее да бегут в горы; и кто в городе, выходи из него; и кто в окрестностях, не входи в него. Потому что это дни отмщения, да исполнится все написанное…
Следователь Швец отнес фашистские убеждения Войтенко на счет его морального облика, отчасти — на субъективизм родственников. Более существенным для следствия он счел отсутствие эмоций, о которых рассказывал Бурдюков. Он еще раз включил диктофон с записью пущинского разговора — не для себя, сам уже помнил все дословно; в кабинете сидели Каменев и Арнольдов (позже, во время прослушивания вошел Боков).
ГОЛОС РУДИНА. «…альше следует «Код-2». Относительно простой и практичный прибор. Я подозреваю, что именно его имел в виду генерал Кобец. Изучив электромагнитную ауру объекта, установив частоту волн, излучаемых при различных эмоциональных проявлениях, они научились подавлять или вызывать страх, гнев, отчаяние, меланхолию, нежность — практически управлять эмоциями. Причем элементарно, поворотом ручки наподобие регулятора громкости в радиоприемнике — убавить-прибавить…»