Не спеша становиться под душ, он лихорадочно перелистал страницы записной книжки. «Неужели?! — билась мысль. — Неужели?! Нет, так не бывает!.. не бывает!..» Он набрал код 044, затем домашний телефон старого приятеля Толика из Киева, с замиранием сердца считал долгие гудки, пока, наконец, трубка не пискнула и на другом конце провода, из другой теперь уже страны не отозвался знакомый голос:
— Слухаю!
— Толик?! Толик, привет! Это Женя… Женя Столетник из Москвы, забыл меня, чи шо?!
— О-о!.. Женя!.. Чому ж забув? Я нэ забув, пам'ятаю! Як справы?
— Нормально! А ты там как? На хлеб хватает?..
— Чому ж ни? — засмеялся Толик. — Робимо ще, не тильки хлиб, и сало имо!
— Ну, молоток!
— Як Валерия Брониславна? Чи пише?
— Пишет, пишет, привети тебе шлет, все у нее о'кей.
— Дякую. А Шериф як, ще живый?
— А як же!.. Слушай, Толик, дорогой, поройся в своем блокноте, найди мне Корзуна Александра Ивановича. Очень надо. Помнишь его?
— Пам'ятаю, зараз знайду…
Женька поставил аппарат на пол, сел в шпагат, закрыл глаза. Сердце привычно входило в замедленный режим.
— Знайшов!.. Женю, ты чуешь мени?.. Пиши!..
Записав телефон знакомого физика, с которым у него было связано много воспоминаний, Женька поблагодарил Толика, продиктовал ему свои координаты и пригласил в гости.
«Я полон энергии…
Мое дыхание глубокое, ровное, уверенное…
В моей жизни все прекрасно…
Мое сознание спокойно, как ледяное озеро…»
— Алло!.. Здравствуйте. Будьте любезны, пригласите, пожалуйста, Александра Ивановича к телефону.
— А кто его спрашивает?
— Это его старый приятель из Москвы.
— Александра Ивановича нет.
— А когда он будет, не подскажете?
— Вы неправильно поняли. Его уже никогда не будет. Александр Иванович скончался…
— Как?! Простите… отчего?
— От кровоизлияния в мозг.
— Когда это случилось?
— Пятнадцатого октября…
Петр готов был подставить себя под удар, играть ва-банк, лезть на рожон, — вплоть до поцелуя со смертью, — но никогда и никому не позволял унижать себя — знал: это станет отправной точкой падения в пропасть зависимости. Из кабинета Киселева он вышел злым, исполненным решимости. Не впрямую, но и недвусмысленно ему дали понять, что предшествовало нелицеприятному разговору там, наверху: Председатель Комиссии, конечно, позвонил спикеру, тот — и. о. Генерального (да еще пригрозил наверняка, напомнив о сроке предстоящего утверждения), и. о. вправил мозги Бокову, зам. Генерального по следствию, а уж тот рад был отыграться на Швеце. Петр бы его простил — никак, из одного котелка хлебали — если бы не тон. Люди менялись на глазах — не то в ожидании больших перемен, не то наоборот — в стремлении укрепить нынешние позиции. «Особые полномочия» в этой борьбе («За портфели, за что же еще!» — в сердцах бросил Киселеву Петр) не работали. Рядовой вопрос следователя был представлен как «ВМЕШАТЕЛЬСТВО ГЕНЕРАЛЬНОЙ ПРОКУРАТУРЫ В РАБОТУ ПАРЛАМЕНТСКОЙ КОМИССИИ», и то ли нервы начали сдавать, то ли самолюбие на пятом десятке взыграло, а только Петр на пять минут позабыл о своей интеллигентности и, перекричав начальника следственной части, послал его на три буквы. А заодно с ним — Госдуму со всеми ее комиссиями и самовлюбленными парламентариями.