— Нет. Я… я не знаю. Мама, мы с Мередит не задумывались над… над…
Губы матери сжались в ниточку, она посмотрела прямо в глаза сыну. Он знал это выражение. Он видел его мальчиком, когда плохо себя вел.
Она уперлась руками в бедра.
— Ты добился… — ее голос понизился до шепота, — физической близости с женщиной из общества и не задумывался?
Слышать такие слова из уст матери было еще тяжелее.
— Это сложно, — вымолвил он.
Леди Кармайкл гневно покачала головой:
— Нет, совсем нет. Мы, Тристан, делаем выбор, а вместе с ним выбираем и его последствия.
Ему стало больно, как от срикошетившей пули.
— Вы думаете, я не знаю этого? — Его голос звучал уныло, он снова подумал о том, чем занимался все последнее время. И о последствиях.
Мать игнорировала его слова.
— Ты признался, что не знаешь, носит ли леди твоего ребенка.
Он вдруг подумал о такой удивительной возможности. Мередит, ее живот большой, потому что в нем его ребенок. Его сын или дочь. На всю жизнь остаться с женщиной, которая за короткое время вернула ему полноту жизни, с женщиной, которую он желал так долго, но не позволял себе сближаться с ней.
— Ты должен просить ее руки, Тристан, — твердо сказала его мать.
Перед его мысленным взором возник Огастин Девлин и стер его будущее, уничтожил его… и Мередит вместе с ним. Тристан передернулся от боли.
— Я не могу.
— Ты должен. — Мать схватила его за руку. Картина, возникшая в его мозгу, исчезла, и он видел только свою мать. — Не свои фантазии и кошмары. — Я знаю, как ты мучился после смерти Эдмунда. Ты мучил себя, думая, что не сделал чего-то, что мог бы сделать.
Тристан отвернул лицо, сведенное болью.
— Я упустил его.
— Нет! — выкрикнула Констанс, и глаза ее наполнились слезами. — У тебя всегда сидит в голове, что ты должен, должен, это твой отец внушил тебе.
— Он был лучшим из людей, — нахмурился Тристан.
— Да. Это так. Но все же он был только человеком! С недостатками. Отец не был совершенством, и он никогда не ждал, что ты будешь совершенством. — Она вздохнула. Ты не виноват в том, что случилось с братом. Но если ты не поведешь себя так, как должно, с Мередит, ты потеряешь ее. И себя.
Он вырвал руку. Мать была, конечно, права, хотя Тристану не приходило в голову взглянуть на все в таком свете. Он оставлял Мередит в положении неопределенности. И вначале, когда пытался защитить ее, заявив на нее права, и сейчас, когда ему стало казаться, что он защитит ее, если будет держаться на расстоянии.
Мать смотрела на сына, склонив голову набок, и в ее взгляде было столько доброты и нежности — он не был уверен, что заслужил их.