Ефим как будто ощутил подувший в лицо теплый ветерок.
– Я на тебя, Соня, не обижаюсь. – встряхнулся он. – Это ты меня извини, что пристал к тебе, как банный лист… Ну, сама видишь, дело какое! Что с Борисом Петровичем случилось? Кто виноват? Не понятно ничего…
Цыганка слушала, смотрела на него своими странными голубыми глазами и сочувствующе кивала головой.
Василь с Соней проводили Ефима через двор до высоких ворот бывших железнодорожных мастерских.
Майор попрощался и пошел по узкой, зажатой между тополями дороге. На близких путях станции призывно загудел локомотив, рождая в воздухе, тяжелые упругие звуковые волны, разбегающиеся от него далеко во все стороны.
Там, где дорога делала поворот, Ефим оглянулся.
Сони уже не было, а Василий Романович продолжал стоять у ворот и смотрел ему вслед. Расстояние было уже большим, и разобрать выражение его лиц майор не мог.
Заметив, что гость обернулся, Василь Штирбу помахал Ефиму рукой, но по-прежнему не ушел.
Он продолжал стоять и смотреть в его сторону.
Совсем не ясный человек – Василий Романович Штирбу.
По документам родившийся в Молдавии, большую часть жизни проведший на Украине, и вот уже без малого десять лет, как обосновавшийся здесь, в небольшом станционном поселке Колосовка, в Западной Сибири. Но это по официальным ответам, полученным на посланные Ефимом официальные запросы. А на самом деле, кто его знает, кто он такой, и где провел свое прошлое?… У цыган разве разберешь? К тому же, под ширмой странного народа с его закрытой от глаз посторонних жизнью, очень удобно прятаться людям, которые вообще к историческим детям северо-западной Индии не имеют никакого отношения.
В ответ на жест цыганского барона, майор Мимикьянов тоже махнул рукой. Подойдя к повороту дороги, он шагнул за деревья, и Василь Штирбу скрылся за густой листвой железнодорожной лесополосы.
Ефим шел вдоль бесконечной институтской стены.
Впереди, у края асфальтовой дорожки, припав к земле, неподвижно застыл ярко-рыжий кот. Он неотрывно смотрел на прыгающего в нескольких шагах воробья. Воробей явно видел охотника, но не боялся. Знал, если тот броситься, успеет упорхнуть. Знал это и кот, но оторваться от созерцания вкусного обеда, и пойти дальше по своим делам было выше его сил.
Сцена распалась только с приближением человека. Кот нырнул в траву, а воробей поднялся на пару метров и устроился на оконной раме.
Ефим, не спеша, шагал по асфальтовой дорожке вдоль бывшего здания Института. Над его головой шелестели тяжелыми кронами июльские тополя, и плясали на желтой штукатурке стены солнечные зайчики.