— Сейчас без трех минут двенадцать, — говорит она.
— Что ж, коли так. А какой сегодня день?
— Воскресенье, мистер Янковский. День Господень. День, когда вас приходят навещать.
— Я знаю. Я хотел спросить, чем нас сегодня кормят.
— Уверена, ничем из того, что вам понравилось бы, — отвечает она.
Я поднимаю голову, готовясь рассердиться.
— Ну, что вы, мистер Янковский, — смеется она. — Я пошутила.
— Знаю, — говорю я. — Что, теперь мне не хватает еще и чувства юмора?
Может, и не хватает: чего бы я иначе брюзжал? Я уже не понимаю. Настолько привык, что со мной обращаются, как со скотом — ругают, усмиряют, загоняют в хлев, держат в узде, что уж и не знаю, как себя вести, когда во мне видят человека.
Розмари везет меня к столу, где я обычно сижу, но я и слышать об этом не желаю. Ведь там этот старый хрыч Макгинти. Снова нацепил клоунский колпак — должно быть, с утра пораньше попросил его у сиделок, как последний идиот, а может, даже и спал в нем. А на спинке его кресла до сих пор болтаются воздушные шарики. Правда, они уже начали сдуваться и больше не парят, а скорее напоминают поникшие цветочные головки.
Когда Розмари разворачивает кресло в его сторону, я огрызаюсь.
— Э, нет. Не сюда. Вон туда! — я указываю на пустой стол в самом углу. Он дальше всего от моего прежнего стола, и есть надежда, что я ничего не услышу.
— Ну, перестаньте, мистер Янковский, — говорит Розмари и обходит кресло, чтобы оказаться ко мне лицом. — Так не может продолжаться вечно.
— Почему это не может? А что, если «вечно» закончится для меня на той неделе?
Она упирает руки в боки:
— Да вы хоть помните, из-за чего сердитесь?
— Еще как помню. Он врал.
— Вы снова о слонах?
Вместо ответа я поджимаю губы.
— Но ему-то так не кажется.
— Что за вздор! Уж если человек врет, то он врет.
— Он старый человек.
— Он лет на десять моложе меня, — отвечаю я, возмущенно выпрямляясь.
— Ох, мистер Янковский… — Розмари вздыхает и возводит очи горе, как будто взывая о помощи, а потом садится на корточки и накрывает мою ладонь своей. — А я-то думала, мы с вами друг друга понимаем.
Я хмурюсь. Она играет явно не по правилам.
— Может быть, он в чем-то и не прав, но он не врет, — произносит Розмари. — Он действительно верит, что носил воду для слонов. В самом деле.
Я не отвечаю.
— Когда вы становитесь старше — я не о вас, а вообще, ведь все стареют в разное время — то, о чем вы думаете и к чему стремитесь, начинает казаться частью вашей жизни. Вы начинаете верить в свои фантазии, сами того не ведая. Они становятся частью вашего прошлого, и если кто-то говорит вам, что вы врете, вас это не может не оскорбить. Ведь вы даже не помните, с чего все началось. А вас вдруг ни с того, ни с сего обзывают лжецом. Может, вы и правы относительно подробностей, но теперь-то вы понимаете, почему мистер Макгинти так обиделся?