— Ну, видишь ли…
— Ах ты, черт! — Уолтер выпрямляется. — Так я и думал. Врача не нужно. У него имбирный паралич.
— Что-что?
— Имбирный паралич. Ну, или алкогольный. Назови как хочешь — все одно и то же.
— Даже не слышал о таком.
— Кто-то выпустил огромную партию ядовитого экстракта — насыпали туда какой-то химии. А оно разошлось по всей стране. Одна бутылочка — и ты погиб.
— Что значит «погиб»?
— Паралич разбивает. Может начаться в любой момент, если ты нажрался этого дерьма не больше двух недель назад.
— А ты, черт возьми, откуда знаешь? — в ужасе спрашиваю я.
Он пожимает плечами:
— В газетах пишут. Только недавно выяснили, что это такое, а пострадавших уже пруд пруди. Десятки тысяч, наверное. В основном на Юге. А мы там проезжали по пути в Канаду. Вот там-то он, должно быть, и обзавелся этим джейком.
Помедлив, я задаю главный вопрос:
— Это лечат?
— Не-а.
— Что, совсем ничего не могут сделать?
— Я же тебе говорю. Он погиб. Но если уж ты хочешь выбросить деньги, чтобы врач повторил тебе то же самое, то ради бога.
В глазах у меня мелькают белые и черные искорки — плывущий, дрожащий узор, затмевающий все остальное. Я падаю на постель.
— Эй, ты в порядке? — окликает меня Уолтер. — Послушай, парень. Что-то ты малость позеленел. Тебя там часом не вырвет?
— Нет, — отвечаю я. Сердце колотится, в ушах гудит — мне только что припомнилась маленькая бутылочка отвратительной на вид жидкости, которую Верблюд предложил мне в мой самый первый день в цирке. — Я в порядке. Слава богу.
На следующий день, сразу после завтрака, мы с Уолтером вместе со всеми выстраиваемся в очередь к красному фургону, где обычно продают билеты. Около девяти сидящий в фургоне человек подзывает первого по очереди, разнорабочего. Тот почти тут же разворачивается и, выругавшись, сплевывает прямо на землю. Следующий — еще один разнорабочий — тоже отходит от окошка вне себя от гнева.
Люди в очереди поворачиваются друг к другу, перешептываются.
— О-хо-хонюшки… — говорит Уолтер.
— Что это тут происходит?
— Похоже, удерживают из получки в стиле Дядюшки Эла.
— То есть?
— Большинство цирков понемногу удерживают из получки до конца сезона. А Дядюшка Эл, когда у него кончаются деньги, удерживает получку целиком.
— Вот черт! — сержусь я, когда от фургона в ярости отходит третий. Еще двое рабочих с мрачными лицами просто уходят из очереди, зажав в зубах самокрутки. — А чего же мы тут тогда теряем время?
— Это касается только рабочих, — отвечает Уолтер, — а артистам и боссам платят всегда.
— Но я ни тот и ни другой.
Уолтер оценивает меня взглядом.