Но это просто неслыханное преуменьшение. Едва самогон касается моего лица, я вскрикиваю и откидываюсь назад.
Уолтер выжидает с платком наготове.
— Может, дать тебе что-нибудь прикусить? — он нагибается и поднимает пробку. — Вот, возьми.
— Не надо, — отвечаю я, стиснув зубы, — я сейчас. — Обхватив себя руками, я принимаюсь раскачиваться туда-сюда.
— Ага, я придумал кое-что получше, — говорит Уолтер, протягивая мне бутылку. — На, отхлебни. Горло дерет со страшной силой, но зато глоток-другой — и уже ничего не почувствуешь. Из-за чего весь сыр-бор, черт возьми?
Я беру бутылку и, ухватившись за нее обеими израненными руками, подношу ко рту. У меня получается неуклюже, как у боксера в перчатках. Уолтеру приходится мне помочь. Самогон жжет окровавленные губы, ножом проходит через горло и буквально взрывается в желудке. Я сглатываю и отодвигаю бутылку в сторону настолько резко, что часть содержимого выплескивается из горлышка.
— Да, крепкая штучка, — замечает Уолтер.
— Эй, парни, выньте-ка меня отсюда и поделитесь! — кричит Верблюд.
— Заткнись, Верблюд, — отвечает Уолтер.
— Ты чего? Разве можно так говорить со старым и больным…
— Я сказал, заткнись! У нас тут проблема. Давай, — возвращает он мне бутылку, — хлебни еще.
— Это какая же? — спрашивает Верблюд.
— Якоба побили.
— Что? Как? Лохобойка была?
— Нет, — мрачно отвечает Уолтер, — хуже.
— А что такое лохобойка? — спрашиваю я, едва шевеля распухшими губами.
— Пей, — он снова пытается впихнуть мне бутылку. — Это когда у нас выходит потасовка с ними. Ну, у цирковых с лохами. Готов?
Я отхлебываю еще глоточек самогона, который, несмотря на уверения Уолтера, все равно жжет ничуть не хуже горчичного газа.
— Вроде готов.
Придерживая меня одной рукой за подбородок, Уолтер поворачивает мою голову то вправо, то влево, чтобы дотянуться до ран.
— Мать честная, Якоб! Да что у вас там вышло, в конце-то концов? — вновь спрашивает он, раздвигая волосы у меня на затылке. Должно быть, нашел еще какую-нибудь гадость.
— Он толкнул Марлену.
— Что, вот так взял и толкнул?
— Ну да.
— Чего это?
— А просто спятил. Не знаю, как еще сказать.
— У тебя в волосах куча стекла. Не шевелись, — он водит пальцами у меня по голове, раздвигая и отделяя пряди волос. — А с чего это он вдруг спятил? — интересуется он, складывая осколки на ближайшую книжку.
— Да если б я знал…
— Врешь ведь! Ты за ней часом не волочился?
— Нет. Вовсе нет, — отвечаю я, ничуть не сомневаясь, что если бы лицо у меня не напоминало мясной фарш, я бы непременно покраснел.
— Хорошо бы так, — говорит Уолтер. — Ох, хорошо бы.