Дядюшка Эл, надо отдать ему должное, старается выполнять взятые на себя обязательства. Но уследить за Августом трудно. Уже на следующий день после того, как его изгоняют с кухни, Марлена оборачивается и видит, что он прячется за клапаном костюмерного шатра. Час спустя он пристает к ней на площади, падает на колени и хватает ее за ноги. Когда она пытается высвободиться, он роняет ее в траву и удерживает, пытаясь надеть ей обратно кольцо и попеременно, то взывая с мольбами, то осыпая угрозами.
Уолтер несется за мной в зверинец, но когда я прибегаю на площадь, Августа уже уводит Граф. Пылая праведным гневом, я бегу к Дядюшке Элу.
Когда я рассказываю ему, что выходки Августа вернули нас в исходную точку, он от злости разбивает о стену графин.
На три дня Август исчезает будто его и не было, а Дядюшка Эл вновь принимается отвешивать рабочим подзатыльники.
Однако не только Августа мучают думы о Марлене. Я тоже лежу по ночам на своей попоне и хочу ее так сильно, что мочи нет терпеть. Я, конечно, мечтаю, чтобы она ко мне пришла, но это слишком опасно. Да и я не могу отправиться к ней, поскольку она делит купе в спальном вагоне с одной из артисток кордебалета.
За шесть дней нам удается заняться любовью всего дважды — прячась по углам и лихорадочно цепляясь друг за друга, даже не снимая одежды, поскольку некогда. Эти мимолетные свидания одновременно выматывают и возвращают к жизни, наполняют отчаянием и радостью. Помимо них, мы встречаемся лишь в кухне, где держимся подчеркнуто официально. Мы настолько тщательно маскируемся, что, даже если наших разговоров никто не слышит, мы ведем их так, как если бы у нас за столиком сидел кто-то посторонний. И все равно я не уверен, что в цирке не знают нашем романе. Мне кажется, что соединяющие нас нити просто не могут быть невидимыми.
Ночью после третьего неожиданного и безумного свидания, пока вкус ее поцелуев все еще удерживается на моих губах, меня посещает на редкость яркий сон. Поезд останавливается в лесу, почему — непонятно: стоит глухая ночь, и все спят. Снаружи доносятся крики, настойчивые и беспокойные. Покинув вагон и двигаясь на шум, я выхожу на крутой обрыв. На дне оврага Дамка борется со вцепившимся ей в лапу барсуком. Я зову ее, судорожно ища, где бы спуститься. Ухватившись за свисающую вниз ветку, пытаюсь сойти вниз, но поскальзываюсь на грязи и падаю на спину.
Между тем Дамка вырывается и карабкается наверх. Я ловлю ее и осматриваю, не поранилась ли она. К моему удивлению, она совершенно невредима. Засунув ее под мышку, я бегу обратно к поезду. Но вход в вагон загораживает восьмифутовый крокодил. Я устремляюсь к следующему вагону, но крокодил не отстает, скользя вдоль поезда и ухмыляясь тупой зубастой пастью. В ужасе я поворачиваю назад. С противоположной стороны к нам приближается еще один крокодил.