— Его зовут Якоб.
— Я спрашиваю, не как его зовут, а кто он такой.
— Он будет работать в зверинце.
Кинко вскакивает с раскладушки.
— В зверинце? Нет уж, увольте. Я артист. Чего это я буду жить с рабочим из зверинца?
За его спиной раздается рычание — и на раскладушке появляется джек-рассел-терьер со вздыбленной на загривке шерстью.
— Я главный управляющий зверинца и конного цирка, — медленно произносит Август. — Лишь по моей милости тебе позволено здесь спать, и лишь по моей милости весь этот вагон не забит подсобными рабочими. Собственно говоря, это дело поправимое. Между прочим, этот джентльмен — наш новый ветеринар, причем не больше не меньше, как из Корнелла, что ставит его в моих глазах куда выше, чем тебя. Пожалуй, тебе стоит подумать о том, чтобы предложить ему свою раскладушку. — В глазах Августа пляшут отсветы керосиновой лампы, а губа подрагивает в тусклом свете.
Миг спустя он поворачивается ко мне и низко кланяется, щелкнув пятками.
— Спокойной ночи, Якоб. Надеюсь, Кинко позаботится, чтобы тебе было удобно.
Кинко бросает на него угрюмый взгляд.
Август приглаживает ладонями волосы и выходит, хлопнув дверью. Пока над нами слышатся его шаги, я таращусь на грубо отесанное дерево. А потом поворачиваюсь.
Кинко и собака глядят на меня в упор. Собака обнажает чубы и рычит.
Ночь я провожу на мятой попоне у стены — какая уж тут раскладушка? Попона к тому же еще и сырая. Кто бы ни сработал из досок эту комнатушку, особых стараний он явно не приложил: на мою попону и дождь пролился, и роса выпала.
Я вздрагиваю и просыпаюсь. Руки и шея расчесаны до крови. Не знаю, то ли дело в конском волосе, то ли меня покусали блохи, да и знать не хочу. В щелях между досками видно темное ночное небо, а поезд все еще катится.
Меня разбудил сон, но подробностей не помню. Закрыв глаза, я принимаюсь копаться в отдаленных уголках памяти.
Вот мама. Она стоит во дворе в синем платье с подсолнухами и развешивает на веревке белье. Во рту у нее деревянные прищепки, на переднике тоже, а в руках простыня. Мама тихонько напевает по-польски.
Вспышка.
Я лежу на полу и глазею на свисающие надо мной груди стриптизерши. Ее коричневые соски размером с оладьи раскачиваются кругами, туда-сюда — ШЛЁП! Туда-сюда — ШЛЁП! Сперва меня охватывает возбуждение, потом угрызения совести, потом начинает тошнить.
А потом я…
Я…
Я разнюнился, как старый дурак.
Должно быть, я уснул. Готов поклясться, миг тому назад мне было двадцать три — а туг вдруг это жалкое иссохшее тело.
Я всхлипываю и вытираю дурацкие слезы, пытаясь взять себя в руки: ведь та пухленькая девушка в розовом снова здесь. Не то она снова дежурит, не то я уже окончательно потерял счет дням. Хотел бы я знать, как оно на самом деле.