Он вытащил из подсумка один магазин, выщелкнул верхний патрон и кинул его мне.
Ага, гильза чуть менее под конус, чем наша калашовская, и подлиннее. Пуля тоже заметно остроконечней, чем привычная семерка, и потощей будет. Откуда калибр такой? Если бы про нас разговор, то сказал бы, что от японской «арисаки» пошел, только укоротили гильзу… а может, так и было? Как тут история развивалась, черт ее знает. У нас в Первую мировую и «арисаками» пользовались, и под патрон для нее Федоров автомат изобрел. Первый в истории. Почему нет? С него и пошло. Был тут Федоров, кстати, или нет?
– А чего пламегаситель такой странный? – спросил я, кинув патрон ему обратно.
– Чтобы гранатами стрелять, – ответил боец и опять полез в подсумок: – Вот гляди, на пять холостых патронов магазин, боевой в него не всунешь.
Действительно, в руке у него появился короткий магазин с наглухо сходящимися впереди губками, патрон с пулей в него не втолкнешь – не влезет, только холостой с замятым дульцем.
– А вот граната, – добавил собеседник и вытащил из длинного брезентового подсумка нечто вроде маленькой минометной мины с длинным тонким хвостом. – Насадил на ствол, газоотвод перекрыл, холостые вставил – и бах! Знаком с такими?
– Нет, у нас не было, – покачал я головой.
– Из разных мы с тобой мест, – заключил он. – У нас были. Хорошая штука, можно метров за двести стрелять.
– У нас подствольные гранатометы.
Он ничего не ответил, лишь пожал плечами. Подозреваю, что попытки определить, кто откуда, тут вроде как стандартная процедура знакомства.
В комнатку заглянул младший сержант, рыжий и усатый, сказал:
– Давай, попаданец, отвезем тебя куда полагается.
На улице прямо возле дота стояла знакомая по фильмам полуторка – маленький неуклюжий грузовичок, у которого на деревянном борту кузова большими белыми буквами было написано «Комендатура».
– Давайте оба в кузов, – сказал сержант, забираясь за руль машины.
Карабкаться было невысоко, да и задний борт был откинут. У борта переднего имелась лавка, на которой мы вдвоем с бойцом и уселись.
– Давно ты здесь? – спросил я его.
– Года два, – ответил он и, что-то прикинув, добавил: – Чуть больше: два и месяц.
– И как?
– Да нормально, могло быть и хуже, – пожал он плечами. – Живем – хлеб жуем. Пока цел, служба идет. Да не волнуйся, все пучком будет, все равно отсюда никуда не денешься.
Фыркнув мотором и душераздирающе проскрежетав коробкой, полуторка дернула с места чуть не прыжком, так что я с лавки едва не свалился, но дальше покатила неторопливо, не набирая, судя по всему, и сорока километров в час. В лицо опять сыпануло мелким дождем, я поплотней завернулся в дождевик, чувствуя, как промозглая сырость забирается и под него, и под толстый свитер.