Федька сидел за рычагами уверенно, управлял вполне мастерски, постоянные тренировки последних дней все же пользу принесли, это было заметно. Дождя не было, и я больше стоял, высунувшись по грудь в люк, и время от времени пытался рассматривать окрестности в выданный мне немецкий бинокль – штуку очень добротную, с удивительно чистыми и прозрачными линзами. Но каких-то признаков грозящей нам опасности пока засечь не удалось.
– Сейчас станция будет – к ней лучше не соваться, – сказал я, сверяясь с картой. – Так ничего не заметили вчера, но все равно место для засады очень классное. Забираем к реке, правее.
– Без проблем, – сказал Федька.
Действительно, стоило нам объехать язык леса, приближавшийся к дороге, как перед нами появилось нагромождение серых и грязных станционных строений, между которыми виднелись скопления не менее грязных вагонов, в большинстве своем груженных углем. Когда-то здесь работа кипела, это было видно, а потом раз – и все стало таким, какое оно сейчас. Разом, в один момент.
Иван подхватил из укладки пулемет, установил его на вертлюг перед бойницей, направив в сторону возможной угрозы. Это правильно, это хорошо он действует, я тоже автомат с плеча не снимал ни на секунду. До деревни с адаптантами отсюда не больше двадцати пяти километров прикидочно, – почему бы им сюда за угольком, например, не заглянуть. Что им, печки топить не надо? Дымки над деревней я видел вчера, а уголек – вот он, рукой подать, не могут они не соблазниться.
Однако было тихо, никто в нас не стрелял и на нас оттуда не кидался. «Жужа» легко перевалила через подразмытую железнодорожную насыпь, проскочила через широкую канаву с пологими склонами – и выкатилась в поле. Открылся вид на шахтные терриконы, придающие пейзажу какую-то повышенную мрачность и сюрреалистичность. Впрочем, Тьма уже плотно на душу давила, так что сюрреалистическим выглядело для меня все – даже я сам в зеркале самому себе таким бы показался.
Появились клочья тумана, медленно ползущие по самой земле, – те самые, что мы видели с самолета. Плотные, похожие на куски порванной ваты, почти непрозрачные, они двигались наперерез нам, обтекая черные конусы терриконов, и казалось, что эти гигантские отвалы породы плывут над землей, неся в себе какую-то невысказанную, но очень злобную угрозу. При этом свинцово-серое, тяжкое небо давило сверху, словно пресс, нависший над головами, и ты не знаешь, чья рука сейчас возле рычага, который заставит его опуститься.
Когда машина вкатила в одно такое облако тумана, я почувствовал холод. Но холод не обычный, а именно холод Тьмы, когда льдом по позвоночнику, когда мурашки по всему телу.