— Так вот — без этих выражений. А то мы без женщин плаваем, так сами себя уже не контролируем. Вношу лично предложение — отказаться от нецензурных слов.
Опять помолчали крепко.
— Николаич, — сказал дрифтер. — Вы ж сами иногда… на мостике.
— И меня за руку хватайте. И потом — на мостике, не в салоне же.
— Есть предложение, — Васька Буров руку поднял. — Записать в протокол: для оздоровления быта — не ругаться в нерабочее время.
— Почему это только "в нерабочее"?
— Так все равно не выйдет, Николаич. Зачем же зря обязательство брать?
Кеп махнул рукой.
— В протокол этого записывать не будем. В протокол запишем — совсем отказаться. Но языки все же попридержим.
Проголосовали за это.
— Теперь насчет стенгазетки, — сказал Жора. — Хоть пару раз, а надо бы выпустить.
Серега сказал мрачно, не переставая ролик крутить:
— Это салагам поручить. Они у нас хорошо грамотные.
— А что? — сказал кеп. — Это разумно. Только не салаги они, а молодые матросы. Как они, согласны?
— Сляпаем, — сказал Димка. — Алик у нас лозунги хорошо пишет.
— Вот, шапочку покрасивей. Только название надо хорошее придумать, звучное.
— Есть, — сказал Шурка. — "За улов!"
Кеп поморщился.
— А пооригинальней чего-нибудь — нельзя? "За улов!", "За рыбу!". А что-нибудь этакое?..
— "За улов!" — Шурка настаивал. — За ради чего мы тогда в море ходим?
Проголосовали — "За улов!". На том и разошлись мирно.
— Штормит, мальчики, — старпом нас обрадовал утром. — А выбирать надо.
Насчет «штормит» это мы и в кубрике слышали, полночи нас в койках валяло с боку на бок, а вот выбирать ли — они там, наверное, долго с кепом совещались, что-то не будили нас до света, как обычно.
Салаги мои поинтересовались — сколько же баллов. Семь с половиной оказалось. Считайте — все восемь.
— А мне, когда я оформлялся, — вспомнил Алик с улыбкой, — даже какое-то обязательство давали подписывать — после шести не выходить на палубу. Просто запрещается.
— Точно, — Дима подтвердил. — К чему, спрашивается, такие строгости?
Все помалкивали да одевались. Что им ответишь? Перед каждым рейсом мы эти обязательства подписываем, а и в девять, бывает, работаем. Кандею не варить можно после шести, только сухим пайком выдавать, а варит. Да и никто их, эти бумажки, не вспоминает в море, иначе и плана не наберешь. Рыба-то их не подписывает, а знай себе ловится в шторм, и еще как. И подумать, тоже она права: этак у нас не работа будет, а малина. А надо — чтоб каторга.
Горизонт сплошь затянуло струями, как кисеей, другие суда едва-едва различались, да и наш наполовину за водяной завесой. Я выглянул из трюма стоят зеленые солдатики по местам, как приговоренные, плечи согнули, только роканы блестят. Под зюйдвесткой не каждого и узнаешь, все одинаковые, и у всех на лицах — жить не хочется.