Наверху, в капе, Алик выливал воду из сапога. Димка его держал за локоть. Я к ним поднялся. Димка взглянул на меня и оскалился:
— Тоже деятели, а? Ну, комики!
— Не надо, — попросил Алик. — Кончай.
— Что — у самого коленки дрожат?
— Ну, дальше? Что из этого?
— Ничего, — сказал Димка. — Как раз ничего, друг мой Алик. Все естественно. Когда есть личность — ей и должно быть страшно. У нее есть что терять. Вот, китайцам, наверное, не страшно. Они — хоть пачками, и ни слова упрека.
— Кончай, говорю.
— Нет, но где же все-таки волки? Я думал, они будут спасаться на последнем обломке мачты.
— Ты погоди, — сказал я ему, — до обломков еще не дошло.
— Ах, еще нужно этого дожидаться?
Что мне было ему ответить? Я и сам так же думал, как он.
— С тобой это было уже? — спросил Алик меня.
— Ни разу.
— Поэтому ты и спокоен. Не веришь, да?
— Какая разница — верю я или нет. Чему быть, то и будет.
— А я все-таки до конца не верю.
— Счастлив ты. Так оно легче.
Его будто судорогой передернуло. Я пожалел, что сказал ему это. Ведь такое дитя еще, в смерть никак не поверит. Я-то вот — верю уже. Меня однажды в драке, в Североморске, пряжкой звезданули по голове — я только в госпитале и очнулся. И понял: вот так оно все и происходит. Мог бы и не проснуться. Смерть — это не когда засыпаешь, смерть — это когда не просыпаешься. Вот с тех пор я и верю.
— Идите в кубрик, ребята, — сказал я им. — Пока вас на палубу не выгнали, мой вам совет: падайте в камыши.
— Эту философию мы тоже знаем, — сказал Димка. — Лучше сидеть, чем стоять, лучше лежать, чем сидеть. А все само собой образуется?
— Конечно, — говорю. — Само собой.
Алик улыбнулся:
— Шеф, твои слова вселяют в нас уверенность.
— А для чего ж я стараюсь?
Пошли. Вот как просто, думаю, людей успокоить. Начни им доказывать, что мы потому-то и потому-то погибнуть не можем, они расспросами замучают — как да что. А скажи им: "Авось пронесет" — и есть на чем душе успокоиться.
В капе вдруг посветлело — это, я понял, кто-то из рубки к нам идет, и ему светят прожектором. Так и есть — в дождевике кто-то, в штурманском. Увидел меня, откинул капюшон. Жора-штурман.
— Выходить думаете?
— Выходили. Шлюпку одну успокоили. Теперь-то зачем? Но он был настроен решительно. Еще не намок. А сухой мокрого тоже не разумеет.
— А ну пошли.
Шурка с Серегой в самый раж вошли, даже не посмотрели на Жору. Салаги только начали разуваться. А Васька все так и лежал с закрытыми глазами, пальцы сплетя на груди, но — не спал, что-то нашептывал.
Жора к нему первому подошел:
— Вставай.
Васька поглядел на него равнодушно, как сквозь него, и уставился в переборку.