— Ну вот, ну что тут с тобой кота тянуть, козырей же навалом, готовь рубильник заранее.
— Играй! — сказал Серега. — Козырей!
Шурка подождал еще, пока он получше озвереет. Везло же ему, красавцу, и в картах везло, и в любви.
На шум принесло к нам боцмана. Наш кубрик, наверное, самый веселый, никак его не минуешь. С толстенной книгой пришел, пальцем заложенной.
— Так! — вздохнул. — Ну что с вами делать, безнадежные вы мужики. Силком вас книжки заставлять читать?
— Начитались уже, — ответил Серега. — Надо отдых дать извилинам.
— Если б они были у тебя!
— Были, — Серега сказал, — да я их всякой мурой забил. Все одно и то же пишут. Какие все хорошие. Как им всем хорошо.
— Для тебя же, дурака, и стараются. Чтоб ты цель имел в жизни. Было бы тебе, понимаешь, на что равняться. Стремиться к чему.
— К правде, боцман, — сказал Димка. — Токмо к ней единой.
Боцман повернулся к нему.
— Закройся! Правда — ее, знаешь, не всем и говорить можно.
— Да-а? Это что-то новенькое.
— Такому вот скажи — он и будет сидеть в грязи по макушку. Скажет, что так и нужно.
— Товарищ боцман, вы большой ученый!
Боцман посопел и сказал:
— Подмети в кубрике. Чтоб ни одного окурка.
— А кто уборщик? Расписания же нету.
— Вот с тебя и начнется.
Димка сказал, усмехаясь:
— Кроме того, боцман, ты еще, оказывается, волюнтарист.
— Возьми веник, салага. Сказали тебе.
— Есть!
— То-то вот. Безнадежные вы мужики!
Димка, когда он ушел, опять полез в койку. Все же освоился, салага.
Я лежал, слушал, как вода шипит за переборкой, почти у меня над ухом. Меня слегка укачивало от хода, и я летел куда-то, над страшной студеной глубиной, только мне было тепло и сухо. И я было заснул, но они заговорили снова.
Восьмым у нас в кубрике Ванька Обод жил. Я вам еще про него не рассказывал. Да я его и не замечал особенно. Весь он — из сапог и шапки, а под шапкой едва его личико разглядишь — наморщенное. И всегда он помалкивал и хмурился, а в кубрике сразу же заваливался в койку, только сапоги свешивались через бортик. Вот он полеживал, этот Ванька Обод, покачивал сапожищем, а тут вдруг заговорил:
— Чтоб цель имел! Я ее вот лично имею. Мне цыганка посулила: "Ты, золотой, в казенном доме умрешь, тридцати семи годков". Так мне чего беспокоиться?
Шурка привстал с картами, но так, наверное, и не разглядел его, за голенищем с раструбом.
— Ванька, ты там чего?
— А ничего. Чего! Чего!
— Какая у тебя цель?
— Бабу свою пришить. Как раз время. Я знаю, с кем она там сейчас. А я, дурак, аттестат ей открыл.
— Ну, Ванька, — сказал Шурка, усмехаясь, — ты за морями видишь.