До того как Либби его разбудила, он видел сон. Он летел в космосе, а вокруг простирались бесконечные миры. Либби тоже была с ним — сидела рядом, обнимала за талию, и на ее лице застыло выражение восторга.
А потом что-то пошло не так. Звездолет затрясло, замерцали приборы, заверещала сирена. Они ухнули куда-то, и Кэл услышал крик Либби. Он не знал, что делать. В голове стало пусто и темно. Он не сумел спасти ее!
Оказывается, она здесь, жива и невредима. Только сердце у него учащенно бьется. Какое вызывающее у нее выражение лица! Как будто собирается драться с ним.
— В чем дело, черт побери?
Либби заметила, что Кэл в недоумении. Ну и правильно — на такую реакцию она и рассчитывала.
— Мне показалось, я придумала самый надежный способ тебя разбудить. Береги себя, Хорнблауэр! Если и дальше будешь так же надрываться, гореть на работе, так сказать, ты скоро выбьешься из сил!
— Я устроил перерыв. — Сейчас Кэлу больше всего хотелось выпить хороший глоток убойного синего «Антеллиса». — Вчера ночью я почти не спал.
— Очень жаль. — Сочувствие ушло. Не спуская взгляда с его лица, Либби достала из пакета овсяное печенье.
— Диван у тебя в гостиной старый и продавленный.
— Я запомню. Наверное, поэтому ты сегодня встал не с той ноги. — Либби не спеша откусывала кусочек за кусочком. Она хотела пробудить в нем энергию, и ей это удалось, хотя и не в том смысле, на который она рассчитывала.
Он почувствовал, как напрягаются у него мышцы — все вместе и каждая в отдельности.
— Понятия не имею, о чем ты.
— Это выражение такое.
— Я в курсе. — Кэл понимал, что говорит сухо и резко, но ничего не мог с собой поделать. Глядя, как Либби облизывает губы, подбирая крошки печенья, он еле сдержался. — Я никогда не встаю не с той ноги.
— Наверное, ты по натуре мрачный тип, просто в последнее время научился подавлять свою угрюмость.
— Я не мрачный тип, — буркнул он.
— Правда? Ну, тогда надменный. Так лучше? — Ее полуулыбка призвана была взбесить его, довести до белого каления — и довела, но до совершенно другого состояния.
Стараясь не обращать внимания на Либби и на то, что творится внутри его мятежного тела, Кэл посмотрел на часы.
— Ты задержалась в городе.
— Я вправе распоряжаться своим временем, Хорнблауэр.
Кэл нахмурился. Если бы Либби так не гордилась удачным, по ее мнению, ответом, она бы наверняка заметила, как потемнели его глаза.
— Хочешь драться?
— Кто, я? — Либби улыбнулась и состроила невинную мину. — Калеб, ты ведь познакомился с моими родителями и знаешь, что я — пацифистка во втором поколении. А на ночь мне пели народные колыбельные песни.