Кэл вполголоса произнес бранное слово — Либби очень удивилась, так как думала, что в двадцать третьем веке употребляют совсем другие ругательства. Заинтригованная, она склонила голову набок.
— А, значит, у вас тоже отвечают так, когда в голову не приходит ничего путного или остроумного. Какое утешение сознавать, что некоторые традиции пережили века!
Кэл спустил ноги на пол и, не сводя глаз с Либби, медленно встал. К ней он не подошел — еще рано. Нужно вернуть самообладание, иначе он не выдержит и сделает что-нибудь недостойное. Странно, раньше он и не замечал, до чего она упрямая! И не видел у нее такого вызывающего взгляда.
А самое опасное заключается в том, что ее надменность не только злит, но и возбуждает.
— Ох, милашка, ты играешь с огнем! Считаю своим долгом предупредить: в моей семье пацифистов нет.
— Что ж… — Либби не спеша вынула из пакета очередное печенье. — Твои слова определенно вселили в меня страх. — Скатав упаковку, она швырнула ею в него, и он, механически стиснув пакет в кулаке, раскрошил его содержимое. — Не знаю, Хорнблауэр, почему ты так меня раздражаешь, но думать об этом сейчас некогда — у меня другие заботы. Так что, если хочешь, оставайся здесь и продолжай дуться, а я возвращаюсь домой и сажусь за работу.
Выйти за порог ей не удалось. Кэл схватил ее за руки и притиснул к стене. Позже Либби задастся вопросом: почему она всегда чутьем знала, что под его невинной внешностью скрывается необузданный, вспыльчивый нрав.
— Хочешь знать, что на меня нашло? — Его глаза так близко от ее лица, в них словно сверкают молнии. — Ты нарочно испытываешь мое терпение?
— Мне все равно, что на тебя нашло. — Она по-прежнему хорохорилась, хотя во рту у нее пересохло. Либби знала: ей всегда легче извиниться, чем продолжать спорить. Иногда она называла эту свою черту не пацифизмом, а трусостью. Она расправила плечи и сделала глубокий вдох. На этот раз она не уступит!
— Мне плевать, что на тебя нашло. Отпусти меня!
— Сейчас поймешь. — Он ухватил ее за волосы и запрокинул голову — ее шея оказалась совсем рядом с его лицом. — Думаешь, любовь бывает только мягкой и нежной?
— Я не дура. — Либби начала вырываться, но Кэл не отпускал. Она не испугалась — его вспышка больше раздосадовала ее.
— Да, ты не дура.
Либби не сводила с Кэла глаз; в них горела такая же ярость. Ему показалось, будто внутри него что-то лопнуло, последний обруч, который сдерживал сидящего внутри варвара.
— По-моему, сейчас самое время кое-чему тебя научить…
— Мне не нужно, чтобы ты чему-то меня учил.
— Хочешь сказать, теперь тебя будут учить другие?! — От ревности кровь ударила ему в голову. — Будь ты проклята! И будь прокляты они все и каждый из них в отдельности! Запомни только одно. Всякий раз, как до тебя дотронется другой мужчина… хоть завтра, хоть через десять лет… ты будешь жалеть, что с тобой не я. Сейчас я тебе покажу…