— Мне здесь нравится, — сказал он совершенно искренне. Ему действительно нравилось сидеть на прохладной траве и слушать журчание ручейка. Интересно, что будет на этом месте через двести лет? Что он здесь найдет, если вернется в свой мир?
Гора наверняка останется; окружающий лес тоже. И ручеек будет по-прежнему бежать по тем же камням. Но Либби уже не будет… Ему стало больно.
— Когда я вернусь домой, — медленно проговорил он, — я буду вспоминать о тебе.
Будет ли он вспоминать? Либби смотрела в воду. На ее поверхности плясали солнечные блики. Почему ей так не хочется думать о том, что он скоро уедет?
— А может, ты еще когда-нибудь вернешься в наши края?
— Когда-нибудь вернусь. — Он рассеянно играл с ее рукой, перебирая пальцы. Если он вернется сюда через двести пятьдесят лет, она превратится в призрак, в мираж, воспоминание о несбыточном. — Ты будешь по мне скучать?
— Не знаю. — Руку Либби не выдернула, потому что поняла, что скучать будет, и гораздо больше, чем он того заслуживает.
— А по-моему, будешь… — Кэл забыл в эти мгновения и свой звездолет, и свои вопросы, и свое будущее. Все заслонила собой Либби. Он начал вплетать ей в волосы сорванные цветы. — Звезды, луны и галактики называют именами древних богинь, — прошептал он. — Потому что они считаются сильными, красивыми и таинственными. Мужчина, простой смертный, никогда не мог по-настоящему завоевать их.
— Почти у всех народов есть своя мифология. — Либби откашлялась и принялась разглаживать складки на своих мешковатых брюках. — В Античности астрономы…
Не дослушав, Кэл развернул ее лицом к себе.
— Я сейчас не о древних мифах. Хотя с цветами в волосах ты в самом деле похожа на богиню. — Он легко тронул лепесток, коснувшись ее щеки, и продекламировал: — «Меж дев волшебными красами пленяя взор, ты дух тревожишь мой, и, слаще музыки над синими волнами, мне мил, прелестен голос твой».[1]
Либби встрепенулась. Оказывается, он еще опаснее, чем ей казалось. Мужчина, который умеет так улыбаться и при этом читает стихи Байрона, по-настоящему опасен. Да еще с глазами цвета предзакатного неба — темно-голубыми, почти синими. Она никогда не думала, что способна забыться от одного взгляда…
— Пора возвращаться. У меня еще много дел, — строго сказала она.
— Ты слишком много работаешь.
Либби, насупившись, отвернулась, и Кэл удивленно спросил:
— Что я опять сказал не так? Нажал не на ту кнопку?
Злясь больше на себя, чем на него, она пожала плечами:
— Я злюсь потому, что все мне так говорят. Иногда я даже сама себя спрашиваю, почему я столько работаю.