— Что ты собираешься делать с Мардж Швинн?
— Она получила мое сообщение.
— А если она не перезвонит?
— Я снова попытаюсь.
— Если Швинн умер, может, это Мардж прислала мне альбом, — предположил я. — Она могла найти его в вещах Швинна вместе с упоминанием о тебе и обо мне…
— Все возможно, друг мой.
— Если тебе удастся с ней связаться, не возражаешь, чтобы я составил тебе компанию?
— А кто сказал, что я собираюсь к ней в гости? Я промолчал, и он спросил:
— Тебе что, нечем заняться?
— Абсолютно. Майло фыркнул.
— Робин звонила, — сообщил я. — Мы поговорили.
— Ага, — сказал он, и я услышал в голосе вопрос. Я решил вернуться на безопасную территорию.
— Кстати, ты проверил отпечатки пальцев на альбоме?
— Мне удалось обнаружить отпечатки только одного человека.
— Мои?
— Ну, — сказал Майло, — я не специалист по отпечаткам, но твои у меня есть, и они очень похожи на те, что на альбоме.
— Значит, тот, кто его послал, постарался стереть свои отпечатки пальцев, — подытожил я. — В любом случае это интересно.
Он прекрасно понял, что я имел в виду: осторожный полицейский или исключительно аккуратный убийца, который решил нас подразнить.
— Ладно, — сказал Майло. — Спокойной ночи.
— Приятных сновидений, — пожелал я ему.
— Надеюсь, мне приснятся воздушные феи, обсыпанные сахарной пудрой.
Я сомневался, что Майло объявится в ближайшее время, однако он позвонил в мою дверь на следующий день в одиннадцать утра. Он был в голубой ветровке, полосатой рубашке и мешковатых джинсах. Под пиджаком я заметил пистолет, засунутый в кобуру, но в остальном Майло выглядел как человек, у которого неожиданно выдался выходной. Я еще не успел снять халат. Робин так и не позвонила.
— Готов немного прогуляться? — спросил он. — Понюхать лошадиное дерьмо и все такое?
— Тебе позвонила вторая миссис Швинн?
— Вторая миссис Швинн мне не позвонила, но я решил: черт подери, Оджай в это время года, наверное, очень симпатичное местечко.
Я собрался сказать привычное «Понятно», но в последний момент сдержался.
— Пойду оденусь.
— Вот и отлично.
— «Севилья» лучше подходит для дальней дороги, — сказал Майло, и я не стал спорить.
Когда я завел мотор, Майло откинулся на сиденье, закрыл глаза, положил на лицо платок и открыл рот. Весь следующий час он дремал, время от времени открывая глаза, чтобы посмотреть на мир с недоверием и удивлением — как принято у полицейских и детей.
У меня тоже было не подходящее для разговоров настроение, и я включил музыку. Старые, еще времен Буэнос-Айреса, тоскливые пассажи, которые Оскар Эйлман исполнял на своей блестящей, точно алмазы, серебристой гитаре. Чтобы попасть в Оук-Вью, следовало проехать по шоссе номер четыреста пять, затем по сто первому до Вентуры и, наконец, выбраться на тридцать третье. Еще десять миль по двухполосному шоссе, которое мчалось сквозь серо-розовые горы, но почти не поднималось над уровнем моря. Оно и привело нас в Оджай. Влага с океана висела в воздухе, и небо над горизонтом напоминало белую вату, прорезанную черными полосами там, где должно было быть солнце. Приглушенный свет делал зеленый цвет более насыщенным, словно в этих местах недавно произошла атомная катастрофа.