Баклунд уже не мог скрыть своего раздражения. Он снял очки и принялся лихорадочно протирать стекла.
– Ну-ну, – сказал он. – Что произошло, то и произошло. Все записано здесь, в протоколе. Если я не могу как следует объяснить, что имеется в протоколе, не понимаю, как смогу объяснить все это дело. Если хотите, можете сами его прочесть, все материалы в вашем распоряжении.
Он положил протокол на край стола. Мартин Бек равнодушно перелистал дело и потом посмотрел, на последних страницах этого сочинения, на фотографии, сделанные на месте происшествия. На фотографиях были кухня, гостиная и каменная лестница. Все в образцовом порядке, чистое и красивое. На лестнице было несколько маленьких пятнышек, величиной с булавочную головку. Не будь они обозначены белыми стрелками, никто бы их и не заметил. Он передал документ Колльбергу, с минуту барабанил пальцами по подлокотнику и потом спросил:
– Матссона ты допрашивал здесь?
– Да, в этом кабинете.
– Вы, наверное, долго разговаривали.
– Да, он был вынужден дать самые подробные показания.
– Какое впечатление он на тебя произвел? Я имею в виду, как человек.
Баклунд уже был настолько раздражен, что не мог сидеть спокойно. Он непрерывно перекладывал с места на место предметы на полированной столешнице и, наконец, вернул все в первоначальное, образцовое состояние.
– Какое произвел, такое и произвел, – заявил он. – Обо всем до мельчайших подробностей сообщается в протоколе. Я уже это говорил. Кроме того, драка произошла на личной почве и Матссон, в конце концов, не хотел делать заявление. Не понимаю, что вы хотите знать.
Колльберг вообще не заглянул в протокол и отодвинул его в сторону. Потом предпринял последнюю отчаянную попытку.
– Мы хотим знать твое личное мнение об Альфе Матссоне.
– У меня нет никакого личного мнения, – сказал Баклунд.
Когда они выходили, он сидел за столом и читал протокол. Взгляд у него был упрямый и решительный.
– О Боже! – воскликнул Колльберг в лифте.
У Бенгта Иёнсона был одноэтажный домик с открытой верандой и палисадником. Калитка была открыта, на дорожке сидел на корточках у детского велосипеда светловолосый загорелый мужчина. Руки у него были испачканы маслом, он пытался надеть на колесо соскочившую цепь. Рядом с ним стоял мальчуган лет пяти с гаечным ключом в руке и с интересом наблюдал за тем, что он делает.
Когда Колльберг и Мартин Бек вошли в открытую калитку, мужчина встал и вытер руки о штанины брюк. Ему было около тридцати, он был в клетчатой рубашке, грязных брюках цвета хаки и деревянных башмаках.