.
Фюрер с нескрываемым гневом посмотрел на Каммлера и Брауна. «Эти двое тоже предали меня! — явственно прочитывалось в его взгляде. — Все вокруг предают меня!».
— Космос, дьявол вас возьми! — взвинтился он — нервно прошелся по бункеру, по которому не очень-то и разгуляешься. — О чем они сейчас говорят?! О космосе! Их совершенно не волнует военный аспект всего нашего проекта.
— Запуск этой ракеты, мой фюрер, всего лишь этап, — глядя себе под ноги, объяснил Браун. — Он убеждает нас, что технически мы — на верном пути. Теперь нам нужно только одно — время. И мы обязательно создадим такие ракеты, которые способны будут не только достичь Нью-Йорка или Сан-Франциско…
— Вы уже ничего не создадите, — прервал его романтические бредни Гитлер. — По крайней мере, для Германии, для нашей общей победы. Вы, Браун, разочаровали меня. Возможно, вы и талантливый человек, однако вы так и не сумели создать для рейха его главного оружия — оружия возмездия, несмотря на то что почти все ваши ракеты именно так и называются[50].
— Да, мой фюрер, признаю: мы все еще не создали такого оружия, которое бы позволило вам переломить ход войны.
— А я ждал от вас иных слов.
— Если бы война продлилась еще хотя бы год, если бы нам удалось сдержать наступление противника, мы смогли бы реализовать все задуманное нами. Поскольку понимаю, что это нереально, то признаю…
— Ваше признание уже никого не утешает и ровным счетом ничего не стоит, — безнадежно махнул рукой вождь. — Ровным счетом ничего.
— Но даже спустя много лет после войны, — обиженно завершал свою мысль Ракетный Барон, — ученые будут удивляться тому, как далеко мы, германцы, продвинулись в этой отрасли человеческих знаний. Как много мы успели сделать, к каким интересным, неординарным научно-техническим решениям прийти, образцы какой техники сумели испытать! И это — в условиях тотальной войны!
Выслушав его, фюрер лишь обреченно покачал головой.
— Это не только моя заслуга, рядом со мной работает целая плеяда талантливых инженеров, исследователей и конструкторов.
— Пойдемте, Шауб, нам здесь больше нечего делать, — обратился Гитлер к своему личному адъютанту.
— Я того же мнения, мой фюрер.
— Надеюсь, нам доложат о том, что произошло с их ракетой, — обронил он, уже стоя в дверном проеме.
Стараясь не встречаться взглядами с конструктором-неудачником, генералы поспешили вслед за ним.
— Это крах, — едва слышно проговорил Дорнбергер, выходя последним. — Денег на ваши исследования мы больше не получим.
Гитлер подлетал к Берлину, когда радист подал ему радиограмму из Пенемюнде. В ней сообщалось, что полетное время воздушной торпеды (Гитлеру нравилось именно это определение — «воздушная торпеда», и на ракетном полигоне это учли) истекло. Но, как полагают в ракетном центре, американского берега она, судя по всему, так и не достигла.