— Господи! Вы хотите сказать, что она существует как бы в двух экземплярах?
— Они получились очень разными. Но это другая история. Мать Лисбет звали Агнета София Шёландер. Ей было семнадцать лет, когда она встретила Залаченко. Я не знаю подробностей о том, как они встретились, но из того, что я знаю, я понял, что она была совершенно несамостоятельной девочкой, так что стала легкой добычей для немолодого и опытного мужчины. Он произвел на нее большое впечатление, и, по-видимому, она в него по уши влюбилась.
— Понятно.
— Залаченко оказался очень малосимпатичной личностью. Ведь он был гораздо старше ее. Я думаю, что он просто искал покладистую женщину, и больше ничего.
— Думаю, вы правы.
— Она, разумеется, строила разные воздушные замки, мечтала о будущем, но он был нисколько не заинтересован в супружестве. Они так и не поженились, но в семьдесят девятом году она сменила фамилию Шёландер на Саландер. Вероятно, так она хотела выразить, что они — одна семья.
— Это в каком же смысле?
— Зала — Заландер.
— Господи боже мой! — воскликнул Микаэль.
— Я все это сопоставил незадолго до того, как заболеть. Она имела право взять такую фамилию, потому что ее мать, бабушка Лисбет, действительно носила фамилию Саландер. Дальнейшие события показали, что Залаченко оказался законченным психопатом. Он пил и жестоко избивал Агнету. Насколько я это себе представляю, все избиения постоянно происходили на глазах у детей. Сколько Лисбет себя помнила, Залаченко регулярно у них появлялся. Иногда он надолго исчезал, а потом снова возникал на Лундагатан. И каждый раз все происходило одинаково. Залаченко приходил за сексом и для того, чтобы пьянствовать, и каждый раз дело кончалось тем, что он всячески измывался над Агнетой. Лисбет Саландер сообщила такие подробности, из которых видно, что речь шла не только о физических издевательствах. Он был вооружен, злобен и имел садистские наклонности. Как я понял, с годами это только усугублялось. В восьмидесятые годы вся жизнь матери Лисбет проходила в страхе.
— Он и детей бил?
— Нет. Дочери его, очевидно, совершенно не интересовали. Он их почти не замечал. Когда приходил Залаченко, матушка отсылала их в маленькую комнату и не разрешала выходить оттуда без спросу. Несколько раз он поддавал Лисбет или ее сестре, но это были единичные случаи, главным образом если они ему мешали или путались под ногами. Вся его злоба была направлена против матери.
— Какая мерзость! Бедная Лисбет!
Хольгер Пальмгрен кивнул.
— Все это Лисбет мне рассказала примерно за месяц до того, как со мной случился удар. Она тогда впервые открыто заговорила о пережитом. Я как раз задумал положить конец всем этим глупостям вроде дурацкого судебного постановления о признании ее недееспособной. Лисбет ничуть не глупее нас с тобой, и я готовился подать в гражданский суд на новое рассмотрение ее дела. Но тут случился удар… А очнувшись, я увидел, что нахожусь здесь.