– Катарина, будь добра, позови Джошуа!
Джошуа, мысленно повторяю я, понимая, что из-за него побег невозможен, и досадливо, но почти незаметно вздыхая. Пока его нет, Шульц задает мне элементарные вопросы о погоде и Берлине и я умудряюсь на них отвечать, хоть и сижу будто в некой капсуле из темного стекла и почти не вижу лиц и практически не слышу голосов.
Джошуа приходит несколько взвинченный и что-то торопливо объясняет начальнику на беглом немецком, наверное то, от сколь важных дел его отрывают. Шульц успокоительно поднимает руку, что-то снова кричит Катарине, указывает Джошуа на стул, и тот, облегченно вздыхая, садится. Впрочем, может, никакой он был не взвинченный – я ни во что не вникаю, ничего не желаю знать и едва взглядываю на этого Джошуа, когда нас друг другу представляют. Лет тридцати пяти, коротко острижен. Больше не замечаю ничего.
Джошуа великолепно говорит на английском. Не обратить на это внимание я не могу даже в своем безграничном горе. Благодаря ему и моим блестящим навыкам приобретать клиентов, заканчивается встреча пробным заказом и надеждой на продолжительное взаимовыгодное сотрудничество. Жму Шульцу и его помощникам руки, в последний раз улыбаюсь и наконец выхожу из кабинета, где, казалось, вот-вот задохнусь, хоть воздух был свежий.
Мечту уединиться в гостиничном номере сменяет желание заглянуть в полупустое кафе и, если получится, взбодриться крепким кофе. Одиночество может довести до крайности, а мне необходимо заставить голову работать, постараться не утонуть в своей беспомощности и ужасе и скорее придумать, как быть дальше.
Кофе приносят довольно быстро, но он – хоть при других обстоятельствах, готова поспорить, мне очень понравился бы – кажется слишком горьким и со странным привкусом. Ставлю чашку перед собой, сделав всего глоток, и смотрю в пустоту. Разум до сих пор будто залит желе, и дельных идей все нет и нет.
– Решили передохнуть? – звучит откуда-то сбоку знакомый голос на прекрасном английском – наверное, этот факт поражает меня больше всего. Поднимаю голову и вижу улыбающегося Джошуа. Я узнаю его по прическе, а всего остального и теперь словно не вижу. – Кого-нибудь ждете?
Невинный вопрос, а в моей душе все вскипает. Кого мне сегодня ждать? Любимый нагло отверг меня, предпочтя ломаке немке.
– Можно присесть? – не дождавшись ответа, спрашивает Джошуа.
– Да, конечно, – с обреченностью в голосе, которую теперь нет нужды скрывать под фальшивыми бизнес-улыбками, произношу я.
– Что-нибудь стряслось? – озабоченно хмуря брови, интересуется мой собеседник.