– Нет, никакая я не Изабелла, – горемычно произношу я. – А насчет раздвоения личности всего лишь шучу. – Внезапно меня осеняет первая здравая мысль. Снова смотрю на Джошуа. – Послушайте, может, вы мне поможете, а?
Он с растерянно заинтригованным видом усмехается.
– Я бы с удовольствием… Но в чем?
– Понимаете, у меня здесь никого-никого нет, но очень нужен человек, с которым можно было бы посоветоваться. И поужинать сегодня в одном месте. Видите ли… – Замечаю, что взгляд Джошуа делается настороженным, и сознаю, что должна все объяснить, иначе он просто даст мне обещание, а сам не приедет, решив, что я правда с приветом. Новый план настолько захватывает меня, что я уже не пытаюсь вспомнить, откуда знаю Джошуа, хоть в душе и поднимается все больше пока неясных воспоминаний. – Признаюсь честно: я приехала в Берлин не только по делам. – Кратко объясняю ему, в каком я оказалась положении, и прошу поужинать сегодня со мной в отеле-дворце, в Грюневальде. – Если у вас какие-то планы или семейные дела, тогда забудьте о моей просьбе.
– Нет, никаких особенных дел у меня сегодня нет, – протяжно произносит Джошуа, продолжая с прищуром меня изучать и будто тоже пытаясь что-то вспомнить. Приносят его заказ. – С удовольствием составлю вам компанию, – говорит он, приступая к салату.
Меня окатывает столь мощная волна облегчения, как если бы вдруг выяснилось, что в «Шлоссотеле» был вовсе не Гарольд, а его двойник. Шумно вздыхаю и снимаю с головы парик, от которого начинает зудеть кожа.
– Огромное вам спасибо. Значит, в восемь, нет, лучше в семь тридцать, в ресторане «Шлоссотеля».
У Джошуа вытягивается лицо. Его рука с вилкой застывает над тарелкой.
– Говорите, насчет раздвоения личности вы всего лишь пошутили?
– Что? – спрашиваю я, не совсем понимая, что он имеет в виду, и машинально поправляя примявшиеся волосы. – А, это! – Смеясь киваю на парик, который положила на стол. Представляю, что обо мне думают все, кто видел, как я его снимала. – Это для маскировки. Чтобы Гарольд меня не узнал.
Джошуа кивает. Смотрю на него, и в душе шевелится совершенно неуместное чувство, которому невозможно дать название. Некое радостное волнение, пробуждающееся от долгой спячки. Такое ощущение, что он напоминает мне не, скажем, одноклассника или случайного знакомого, а человека более близкого, близкого особой, не родственной и не дружеской близостью… Чушь!
В его взгляде понимание и одобрение. Нет и намека на стеснение, неловкость или желание скорее избавиться от сумасшедшей девицы. И все тот же вопрос.
– Ваша прическа намного лучше, – говорит он, рассматривая мои волосы.