– Ни секунды в этом не сомневаюсь, – бормочу я. – Только раньше было чертовски приятно от этих мыслей, а теперь будто к сердцу привязали груз. – Безрадостно улыбаюсь. – Такое чувство, что, если у нас все наладится, груз никуда не исчезнет и придется тащить его за собой до гробовой доски.
– Тебе это нужно?
– Если бы можно было выбирать, я, конечно, предпочла бы шагать по жизни без лишних тяжестей. Но раз складывается так… Придется терпеть.
– А не проще ли освободиться от груза и от отношений, в которых, может, еще будет что-нибудь хорошее, но никогда не будет главного – доверия? Оно исчезает сразу.
Задумываюсь над его словами, и становится до того мерзко, что хочется навек укрыться от правды в коконе сладкой лжи. Кручу головой.
– Нет, не представляю. Нам друг без друга нельзя, понимаешь?
– Может, так только кажется?
Я хватаю с колен салфетку и в порыве негодования так крепко сжимаю ее в руках, что ткань чуть не лопается. Джошуа поднимает руку.
– Только не кипятись.
– Да как тут не… – задыхаясь начинаю я, но он меня перебивает:
– Хорошо, обещаю, что больше не буду задавать подобных вопросов. Рассказывай дальше. Выговорись.
Какое-то время молчу, раздумывая, стоит ли навязывать ему подробности нашей с Гарольдом любви, но ловлю себя на том, что спастись сейчас можно лишь так: слова теснятся в груди, сдавливают сердце и молят выпустить их наружу. Настороженно смотрю на Джошуа, пытаясь угадать, действительно ли он готов слушать, не станет ли снова иронизировать и возражать. Будто читая мои мысли, он приподнимает руки – показывает, что спорить не намерен. В его взгляде серьезность и непритворная готовность разделить мою беду. Во всяком случае, мне так кажется. Тем летом в Камбрилисе я и предположить не могла, что он может быть настолько участливым.
– Видишь ли, отношения у нас такие, что, задумываясь о будущем – даже о сущих пустяках, скажем о завтрашней поездке в магазин или о планах на выходные, не говоря уж о более глобальных вещах, – я теперь просто не умею мыслить о нас как о двух отдельных людях. В продуктовом отделе непременно выбираю то, что любим мы оба, или же что-то конкретно для него – Гарольд большой охотник вкусно поесть. Одежду он давно перестал покупать себе сам. Я знаю, какие рубашки ему по вкусу, какие брюки, даже какие носки…
Джошуа не нарушает данного обещания: не перебивает меня и больше не задает таких вопросов, от которых делается до того худо, что хочется взвыть. Я незаметно для самой себя увлекаюсь рассказом настолько, что пускаюсь описывать такие мелочи из нашей с Гарольдом жизни, знать про которые было бы неинтересно даже, например, Кэт. Но Джошуа внимательно слушает. В какую-то минуту я ловлю себя на том, что уже не помню о присутствии в этом зале своего Гарольда, что не обращаю внимания на громогласную и непонятную болтовню его блондинки и что на душе стало куда легче, будто ее омыли проточной водой. Почему-то смущаюсь и умолкаю.