Джошуа задумчиво кивает.
– Говоришь, вы во многом схожи?
– Да! – с готовностью продолжаю я. – И это поразительно! Мы оба обожаем ездить в Лондон, ходить именно в «Электрик синема», смотреть спектакли марионеток в Кенсингтон-гарденс… Впрочем, Гарольд делает это больше ради меня… Все равно! А по Розовому саду в Риджентс-парк мы оба бродим с превеликим удовольствием! К тому уже у нас похожие биографии. Родились в одном году…
– В одном городе, – ненавязчиво вставляет Джошуа.
– Ну да, – подтверждаю я. – Более того, он в семье старший из двух детей и я тоже, его отец служил в ПВО и мой тоже. А наши мамы учительницы, только моя – истории, а его – музыки.
Джошуа поджимает губы, и я готовлюсь, если он снова отпустит едкое замечание, защищаться, как могу пылко. Но его лицо снова делается сосредоточенно-внимательным, я с облегчением вздыхаю и доверчиво признаюсь:
– Я до последнего гнала от себя мысли о самом страшном. До той минуты, пока не увидела их вдвоем. Прежде отдавала себе отчет лишь в том, что от меня ускользает нечто жизненно важное и что надо принимать решительные меры, не то погибнешь… – Смотрю на Джошуа, пытаясь угадать, что он обо всем этом думает, но вижу лишь то, что мои излияния ему не наскучили и что он всерьез над ними размышляет, не просто терпит.
Удивительно, большинству людей слушать других интересно только тогда, когда те рассказывают о благополучии, преуспевании, встречах и связях со значительными персонами. Интересно и завидно, но зависть все тщательно скрывают, однако она и есть та сила, которая притягивает более слабых и невезучих к тем, кто твердо стоит на ногах и удачлив. Еще одна причина, заставляющая брать на себя проблемы других или просто делать вид, – это любовь и все ей подобное. Впрочем, и в любви далеко не каждый способен по-настоящему принять чьи-то беды душой. Почему Джошуа, хоть почти и не знает меня, сидит и думает о том, как облегчить мою участь? Или, может, он искусно притворяется, а сам размышляет о чем-то своем?
В памяти воскресают строчки Цвейга, которые потрясли меня в юности настолько, что я заучила их наизусть и помню до сих пор.
«Есть два рода сострадания. Одно – малодушное и сентиментальное, оно, в сущности, не что иное, как нетерпение сердца, спешащего поскорее избавиться от тягостного ощущения при виде чужого несчастья; это не сострадание, а лишь инстинктивное желание оградить свой покой от страданий ближнего. Но есть и другое сострадание – истинное, которое требует действий, а не сантиментов, оно знает, чего хочет, и полно решимости».