— Сеги, уведи её отсюда, а то сейчас… Танислава, — Атон насмешливо подчеркнул моё имя, — упадёт в обморок от вида крови…
— Не дождётесь! — отрезала я. — Мой отец врач, и я не боюсь ни крови, ни ран! — я отвернулась и подошла к Парню-с-чёлкой, замершему над распростёртым телом. Несмотря на страшные раны, парень ещё дышал. — Я могу чем-нибудь помочь?
Он глянул на меня отсутствующим взглядом, осознал вопрос и покачал головой.
— Попытаюсь удержать его жизнь, но боюсь, это бесполезно.
Я посмотрела на лежащего парня, и вдруг он открыл глаза. Глаза такой замечательной и чистой синевы, которая бывает только у утреннего неба… Он заметил мой восхищённый взгляд и улыбнулся мне, хотя ему наверняка было невероятно больно и совсем не весело.
Я почувствовала, как Парень-с-чёлкой подталкивает меня к нему и шепчет на ухо:
— Не давай ему терять сознание, говори с ним!
Я опустилась рядом с изголовьем. Господи, ну о чём мне с ним говорить?! Ладно, буду болтать, что в голову придёт!
— Привет! — я улыбнулась, опираясь локтями на кровать и заглядывая ему в глаза. — Меня зовут Слава.
— Прекрасное имя, — прошептал он. Из уголка его губ сбежала струйка крови, и я быстро прижала пальцы к его губам.
— Молчи! Береги силы. Болтать буду я, а ты слушай меня и ни в коем случае не теряй сознание! Договорились? Если да, прикрой глаза.
Он чуть улыбнулся, послушавшись, и снова стал смотреть на меня.
— Ну вот и отлично, — я краем глаза заметила, как Парень-с-чёлкой что-то там колдует, собралась и продолжила: — Хочешь, я расскажу тебе о себе?
Мой подопечный опустил ресницы.
— Моё полное имя — Танислава. Я, как ты, наверно, уже догадался, не из проклятого рода, но какая, в сущности, разница!
Он согласно прикрыл глаза.
— Да и вообще, не такой уж он у меня благородный, то есть с папиной стороны — вполне, а вот мама у меня… скажем так, из зажиточного крестьянства…
Он чуть улыбнулся.
— В общем, это брак по любви… Но я отвлеклась, что странно, потому что о себе, любимой, могу болтать часами!
Он улыбнулся и попытался что-то сказать, но я быстро пресекла эту попытку, залепив ему рот ладонью.
— Тихо, кому сказала! Так вот, развиваю свою любимую тему: я!
Он засмеялся, но тут же его лицо перекосилось от боли.
— Ой, прости меня! — в ужасе воскликнула я. — Всё, я больше не буду тебя смешить, бедный ты мой, — я погладила его по светлым, чуть вьющимся волосам. Ещё один красавец, по которому все девицы небось тут сохнут! — Мне продолжать нести всякую чушь или лучше заткнуться? Если первое…
Он прикрыл глаза.
— Ну хорошо, — собралась я с мыслями, косясь на Парня-с-чёлкой, продолжавшего свои пассы над израненным телом этого синеглазого бедняги, зло подумала, что что-то не видно результата, и продолжила: — Я люблю лошадей, кошек, собак, вообще всякую живность. Но у нас дома никогда никого пушистого не было, потому что у старшей сестры аллергия на шерсть. Да ещё такая, что, когда я, разругавшись с ней, придумывала ей долгую и мучительную смерть, мне всегда на ум приходила радостно подбегающая к ней кошка… — я посмотрела на него, увидела по глазам, что ещё чуть-чуть и: — Не смей смеяться!