Ему приказали вернуться. Явились прямиком в лагерь и сказали, что пришло время — он нужен.
Чтоб их всех черт побрал!
Он мог отказаться, собрать свои скудные пожитки и уйти, если бы не три «но». Он был им обязан. Ему не придется возвращаться к прежнему ремеслу, и он был влю…
— Ой!
Он вытащил охотничий нож и встал в боевую стойку, прежде чем стих крик удивления. Голос был женский, но он прекрасно знал, что в хорошенькой фигурке может скрываться коварное сердце.
Яркий свет ударил ему в глаза, и он невольно отшатнулся. Когда она опустила фонарь, он увидел ее лицо.
И внутри все замерло.
Иви.
— Вы М… Мак-Алистер, — запинаясь, произнесла Иви, когда он выпрямился.
Он медленно, не сводя с нее глаз, кивнул. Был не в силах отнести от нее взгляд или мигнуть, боясь даже на долю секунды потерять ее из виду.
— Я… Я — Иви… Иви Коул.
— Я знаю, кто вы.
Мак-Алистер не удивился, что голос стал хриплым и грубым после долгих месяцев молчания. Ему было все равно. Говорить не хотелось еще больше, чем отводить взгляд. Он жаждал слышать не свой голос — ее. Тихий и ласковый, как и смех, эхо которого иногда приносил ветер, чтобы утешать и терзать Мак-Алистера в его одиночестве.
— Я… Мне говорили, что вы н-н-ненастоящий.
Он не знал, что она заикается, когда волнуется, и добавил эту маленькую деталь к ее драгоценному образу, который по крупицам собирал уже много лет.
— Я настоящий.
Она облизнула губы — картина, которая будет сниться ему каждую ночь.
— Знаю, — кивнула Иви. — Я однажды видела вас. Т-т-там. — Она показала на утес в тридцати ярдах. — Была почти н-ночь, и вы свежевали кролика. Вы так быстро ушли. Наверное, вы меня не видели, но…
— Я видел вас.
Если Иви приходила гулять на холмы, он знал об этом и заботился, чтобы с ней ничего не случилось. Сегодняшний вечер был исключением.
— Ох, — прошептала Иви. — Я вам мешаю. Мне уйти? Мак-Алистер едва заметно покачал головой, думая о том, что она пахнет лимоном и мятой. Ему вдруг стало интересно, какая она на вкус.
Он должен узнать. Он не мог устоять. Не теперь, когда слышал биение ее сердца и тихое дыхание, — он просто не мог уйти прочь.
Поэтому склонил голову и попробовал. «Лимон и мята», — подумал он, коснувшись губами ее уст, теплых, нежных, дурманящих, словно чашка чая. Ему нужен был один глоток, лишь один маленький глоток, чтобы облегчить боль внутри. Но он сжимал руки в кулаки и держал их по швам, зная, что если дотронется до нее, уже не сможет остановиться и станет пить большими, жадными глотками.
Медленно, неспешно касался ее губ в осторожном танце нападения и отступления. Потом стал покусывать ее нижнюю губу и, когда она вздохнула, скользнул внутрь кончиком языка. Затем поцеловал уголки ее рта. Она такая красивая, такая идеальная, его милая Иви…