Обмен взглядами закончился, гражданский приказал нам спустить наши брюки и нижнее белье, встать, оголив наши половые органы. Я подумал, зачем они высмеивают и унижают нас?
Гражданский вновь пошел по шеренге, глядя теперь не в наши глаза, а на половые органы.
Одного за другим военные инженеры, десять из них, были выведены вперед перед шеренгой. Все десять были евреями.
Затем проверяли меня, последнего в шеренге. Мне также приказали выйти на три шага вперед.
Нас было одиннадцать в этой маленькой шеренге, десять евреев и я, мусульманин. Все мы были обрезаны. Записали наши имена. Все наши вымышленные имена были русскими, как у евреев, так и у меня.
Нашей маленькой шеренге дали название. Нам сказали, что мы евреи, составим отдельную группу среди интернированных советских. Нам сказали, что мы не имеем право есть вместе с нашими соотечественниками. В то время, как другие будут есть, мы должны были чистить отхожие места и туалеты. Другими нашими обязанностями были чистка бараков, подметание дорожек и полицейского участка.
Сперва я был жутко сердитым, но все же смог держать язык за зубами. Было бы бесполезно объяснять этим немцам, что не только евреи обрезаны, но также и мусульмане, плюс много христиан и атеистов, которые не по религиозным причинам, а по чисто гигиеническим были подвергнуты этой процедуре. И будет глупо привлечь больше внимания на себя. Кроме того, что плохого быть евреем? Что с Тамарой, с моей любовью? Я не могу выразить, как я был счастлив, что она была дома, несмотря на бомбы или без них.
Я сдерживал свой темперамент почти неделю, когда вдруг в один из вечеров начала июля перед нашими бараками скопились автобусы. Нас собрали; комендант сказал нам, что нас обменяют через Турцию на немецких граждан, схваченных в Советском Союзе.
Всех нас, обрезанных советских, десять евреев и одного псевдо-еврея, отвезли назад в Берлин. На станции на Фридрихштрассе нас загрузили в сильноохраняемый специальный поезд, направляющийся на юг. На платформе станции состоялось воссоединение. Здесь нас ожидали Деканозов, советник, военный атташе и все «дипломаты», которые подвергались к интернированию под защитой посольства. Почти перед тем, как поезд начал трогаться, специальное подразделение гестапо посадило на поезд моего предшественника, нквэдешника с женой. Он прошел через более чем чистку отхожих мест, находясь под непрерывными допросами в гестапо и был сильно избит. Хотя никто из нас особенно его не любил, и не потому, что он был евреем, для нас он стал настоящим героем.
Через несколько дней после того, как мы проехали Софию и приближались к болгаро-турецкой границе, наш поезд остановился на маленькой станции. Когда он вновь начал двигаться, он, оказался, шел назад, в Германию. Каждый был озадачен. Я даже больше, я был встревожен. Нет, никогда в лагерь с моим обрезанием. Я был скорее готов выпрыгнуть с поезда и попытаться идти к партизанам в горах Болгарии или Югославии.