В то время как Филби пренебрегал моим происхождением, он проявил большой интерес к причинам моего побега, обстоятельствам вокруг него, как со мной обращались турки и, наконец, к попыткам, если они были, со стороны КГБ, меня выкрасть или ликвидировать. Он был помешан даже в мельчайших деталях о моей защите турками. Я не постеснялся давать ему знать, как я политически был мотивирован для побега, как не был согласен со сталинским руководством и всевластием КГБ исключительно во всех сферах советской жизни.
Я сообщил ему, как ГРУ смог узнать заранее о данных, показывающих степень готовности и силы, о концентрации германских войск для вторжения в Советский Союз, о стратегических планах германского верховного командования и о приблизительной дате предстоящего вторжения в Советский Союз. Я подчеркнул, что все наши сообщения по этим вопросам были отклонены Сталиным и генералами, близкими к нему. Сталин, не принимая во внимание значение информации ГРУ по германскому вторжению, предпочитал ставить на них штамп, что все они являются продуктами английских провокаций. Я также объяснил, что Сталин и некоторые близкие к нему высшие военные офицеры недооценили силу и мощь германской армии и в результате принимали ошибочные решения по фундаментальным стратегическим мерам. Когда кто-то говорит, при условии, разумеется, что он является человеком из разведки, то он может судить по выражению лица и непосредственной реакции своего слушателя, по проявленному с его стороны интересу и родам вопросов, которые он задает, насколько и как глубоко этот слушатель понимает рассказываемое. Это было очевидно мне. Филби, действительно, не демонстрировал большое понимание или желание узнать трагедию этой борьбы в советском генеральном штабе накануне вторжения. Я рассказывал ему о глубоко укоренившихся подозрениях советского руководства по отношению к союзникам, когда война шла в 1942 году. Лозунгом Сталина было «Нашим врагом номер один являются Соединенные Штаты. После победы над Германией мы займем бескомпромиссную позицию против Соединенных Штатов».
Наконец, я рассказал ему о моем отзыве в Москву советским правительством в мае 1942 года. Разумеется, у меня не было намерений стать козлом отпущения за кровавых мясников из советской секретной службы.
Через годы, оглядываясь назад на эти напряженные моменты, касающиеся всех моих раздумий по поводу побега и затем по поводу оповещения об отзыве, я могу вспомнить кратковременный блеск гнева в глазах Филби на его лице с фальшивой улыбкой. Я помню, что удивлялся: почему? Может быть, это был гнев за меня и на то, как со мной несправедливо обращались? Это были мысли, пробегающие через мою голову в тот летний день 1948 года. Как я был неправ! Как я мог знать, что этот человек, высокочтимый старший офицер английской разведки, мог быть и был на самом деле волком в овечьей шкуре?