— Нет, — ответила она и протестующее отмахнулась. – Нет… только не…
— Что не…? — заспорил он. – Не пытаться обеспечить тебе комфортные условия?
Она прерывисто вздохнула и опустила голову, в свою очередь стараясь вернуть самообладание. Ее одолевали усталость и жажда правды. Если это конец, почему бы ему не сказать? Гордость? Какая жалкая причина для сокрытия того, что изменило ее жизнь. Она еще раз глубоко вздохнула.
— Не проси меня остаться. Я здесь только из-за тебя. И без тебя мне здесь оставаться незачем.
Она повернулась к нему, вскинула голову, чтобы видеть его, и ясным, размеренным голосом произнесла:
— Я люблю тебя. Иначе меня здесь вообще бы не было.
Его лицо исказилось от потрясения, став еще белее. Губы дрогнули, но он не издал ни звука.
— Я решила уйти, потому что считала, что это именно то, чего ты захочешь, – ровно продолжала она. – С самого начала ты ясно дал понять, что не желаешь никакой привязанности, так что я от тебя ничего и не ждала. И если ты хочешь, чтобы наши… наше соглашение оставалось в силе, то я не считаю, что это возможно. Я не могу одновременно быть матерью и нетребовательной любовницей. На первом месте должны быть дети. Так что, при сложившихся обстоятельствах, я должна тебя оставить. Это не означает, что я перестану тебя любить.
Когда-либо вообще, добавила она про себя.
Он потряс головой, то ли недоверчиво, то ли отказывая, и как-то неровно двигаясь, присел на кровать, незряче уставившись на раскрытые чемоданы.
Она наблюдала за ним, и ее охватило беспокойство. Она считала, что его реакцией будет злоба или холодная отстраненность, но, похоже, он действительно потрясен. Так, словно случилось нечто ужасное. Она подошла и села рядом с ним, ловя малейшие изменения в его лице. Саксона было трудно разгадать даже тогда, когда он был расслаблен, сейчас же его лицо было словно высечено из мрамора.
Анна сцепила пальцы.
— Я никогда не предполагала, что ты так отреагируешь, — бормотала она. – Я думала… Полагаю, я думала, что это тебя не очень-то озаботит.
Он вскинул голову и впился в нее взглядом, острым как бритва.
— Ты думала, что я уйду и больше никогда не вспомню ни о тебе, ни о ребенке? – резко и обвиняющее бросил он.
Она не стала отпираться.
— Да, я думала именно так. А что еще я могла подумать? Ты ни разу даже не намекнул мне, что я являюсь для тебя чем-то большим, нежели удобный сексуальный объект.
Его сердце мучительно сжалось, и ему пришлось отвести от нее взгляд. Она считала себя только удобством, а он измерял свою жизнь временем, проведенным с нею. Не то, чтобы он говорил ей об этом... Здесь она права. Но сейчас он нарушал свое правило держать ее в неведении. Может быть, потому, что он терял ее? Он чувствовал себя так, словно его раскромсали, но ему было слишком больно, чтобы разобрать, что нанесло ему большую рану: осознание того, что он теряет ее, или того, что он породил ребенка, тоже потерянного для него.