– Кого ищем, батя? – наконец выронил золотое слово лохматый мужик.
– Да хоть одну живую душу, – пробормотал вспотевший следователь. – Похоже, у вас тут Мамай войной прошел. Люди-то где?
Мужик крякнул неопределенно и развел руками. Вадим показал ему удостоверение:
– Вы помните Юрия Реченко? Он жил в этой комнате…
– А… Ментяра, что ли? – Разочарованный собеседник развернулся и, шаркая стоптанными шлепанцами, поспешил обратно в свой медвежий угол.
«Там, на Ямайке, где красныя майки», – тянул он неотвязную песню.
Но, раздумав, с полпути вернулся резвой рысцой:
– Помню ли я Маленького принца? Да я как сына его любил. Золотая голова. Рожден Сократом! Только он… фьюить – и на звездочку, очарованный странник!
– А сосед его где? Тоже на звездочке?
– Нет, Филиппинец изредка заходит, тут у него цветочки, оранжерея даже… Только он тоже малость помешан.
– На чем же он помешан?
– На любви, конечно… А ты мне нравишься, мент. Есть в тебе что-то нордическое, стойкое.
– Это с ним у Реченко война была?
– С ним…
– Что не поделили?
– Да из-за розочки, нашли из-за чего. В общем, когда умерла Офелия, Гамлет отвез ее в крематорий.
– Стоп! От чего умерла Офелия?
– Да так, встала ночью и перепутала дверь с окном… Короче, она летала по ночам… Одинокий прах ее наш Гамлет высыпал в горшочек и посадил белую розу, эмблему печали. А Маленький принц неосторожным взмахом ноги опрокинул сию гробницу.
– Да, жуткая история. А как фамилия Филиппинца?
– А кто его знает! Филиппинец, он и в Африке Филиппинец.
– Ладно, бывай, Робинзон Крузо. Придет Филиппинец – предъявишь ему вот эту визитку, чтобы срочно позвонил!
Вадим поспешил на свежий воздух, вдохнул распирающую грудь талую свежесть. После того как он перестал курить, запахи стали острее, он машинально сорвал и положил на язык веточку с круглыми почками, ощущая, как проливается на язык молодая горечь. В вечернем воздухе потянуло кипарисовой смолкой и теплым медом. Невдалеке белела церковка с граненой, воздушной колокольней. «Поэзия должна быть грустновата…» А ведь лучше не скажешь, чем сказал когда-то отец народов, языкознания и всех сопредельных наук.
Скорее туда, где в окошках теплятся золотистые огоньки. Он постоит в цыплячьем тепле свечек и испытает тихое сердечное умиление от своей малости и затерянности в мире.
Внезапно что-то засвербило между лопаток, так всегда бывает, когда кто-то невидимый смотрит в спину. Резко обернувшись, он успел заметить: от треснувших окон общежития отпрянула красная майка.
Служба закончилась, храм был почти пуст. Вадим скомкал в руке кожаную кепку и встал за колонну, в тень.