Вадим жадно оглядел друга, за несколько лет разлуки он уже перестал по нему скучать. Жив бродяга, все тот же: золотая есенинская челка, глаза яркие и ровно горящие, как у породистой лошади, тонкий хрящеватый нос прекрасной формы, капризно выступающая нижняя губа, слегка раздвоенная, ало-прозрачная, как схваченная морозом ягода калины, и упрямый подбородок задиры и храбреца.
Вадим и Валька были одногодки, но Валентин выглядел моложе. Его артистичный облик, дар перевоплощения, переменчивый темперамент, а главное – утонченная игра в порочность были частью его опасного обаяния и штрихом особой подготовки. Но невзирая на внешнее несходство, эти двое одинаково умели и люто любить, и жарко ненавидеть, и мужественно следовать судьбе.
– У, Медвежья лапа, все сыскарем! – говорил Валентин, выставляя на стол высокую бутыль с золотой головкой. – Это тебе подарок из Штатов, я был там на стажировке. Вернулся буквально позавчера.
– Ну, рассказывай, зачем пожаловал, орлан белохвостый! Не поверю, что просто вспомнил друга после стольких лет забвения, – неуклюже острил Вадим Андреевич.
Валентин посерьезнел, и сразу будто растаяла дружба, осталась в кизиловом дыму равнинной Чечни.
– Вадим Андреевич, я к тебе по поводу твоего трофея. Все уже согласовано, и премию, и личную благодарность ваши следаки получат. Погибший старшина будет посмертно представлен к ордену «Мужества». А ты… Ну, без экивоков, Вади м Андреевич, прямо как на войне. У меня есть вакансия, могу перетащить тебя на должность много лучшую, чем ты теперь занимаешь. Диапазон – страны Западной Европы, Дания, Швейцария. И деньги очень недурные! Я поручусь за тебя…
– Деньги лишь заменитель солнечного света, и неравноценный, – грустно усмехнулся Вадим.
– Ну, мы не в солнечно-виноградной Элладе, и ты не Диоген…
– Да и ты не Александр Македонский… Спасибо, друг, не волнуйся зря. Мое место все-таки здесь, хотя, честно говоря, я все меньше вижу в этом смысла. За что, однако, такие небывалые милости? За действие или бездействие?
Валентин, словно смутившись, откинул с крутого, ясного лба светло-русую прядь и опустил почти девичьи ресницы.
– Пойдем посмотрим на него при свете дня. Тебе многое станет ясным.
Вдвоем они спустились в подвал, в медицинский бункер, где на столе лежало нечто неподвижное, источающее ужас и холод. Охранник у дверей был землисто-сер.
– Четвертого заменить, – по рации распорядился Кобылка.
Вадим через силу посмотрел на «упыря». Темное, как несвежее мясо, лицо казалось мертвым. На плоской голове, под рыжей отросшей щетиной, белели грубые операционные швы.