Мамочки мои, неужто уйдут?.. Я побежала вдоль забора. Зеваки пялились на меня с возрастающим интересом. Кто-то лузгал семечки, кто-то курил. На стыке забора и торца багажной камеры щель – зазор в локоть шириной. Я припала к дыре. Эскорт свернул направо и уже исчезал за вереницей спаренных автотрапов, выстроенных перед фасадом вытянутого кирпичного строения. Насколько помню, в те края на посадку не ходят.
– Что там, справа? – я в отчаянии повернулась к пожилому дядьке-грузчику, невозмутимо жующему бутерброд.
– А тебе это с какого боку? – поинтересовался дядька с набитым ртом.
– Нужно, дядечка. Ну, пожалуйста…
Грузчик пожал плечами. Не спеша прочавкался, запил из бутылки без этикетки, поставил ее под забор и вытер руки о фартук.
– Спецполоса там, «красная дорожка». Большие люди летают. И самолеты ихние там отстаиваются. Не по твою это душу, дамочка.
– Шура! – я влетела на автостоянку. – Умоляю, не уезжай! Я скоро буду!
Шура, как ни странно, дремала. Приоткрыв один глаз, посмотрела на меня, как на занозу в мизинце.
– Через каждую минуту будешь прибегать – уеду. Иди, милочка, иди. Как сделаешь дела, возвращайся. Только не улетай никуда, договорились?
– Да… – я всхлипнула.
– А плакать, дорогуша, надо уметь, – назидательно заметила Шура. – Чтобы тушь не размазывать.
– Девушка… – отпихнув какого-то задохлика с чемоданом, я припала к окошку справочной службы. – Я вас очень прошу, девушка… Со спецполосы сегодня рейсы есть?
Румяная раздатчица информации – этакая перекормленная Аленка с длинной косой – не спеша зевнула.
– На вопросы, не относящиеся к работе службы, не отвечаем. Следующий!
– Нет, подождите, – я в страхе засучила ножонками. – Девушка, вы понимаете, это вопрос жизни и смерти. Если я не получу ответ, один хороший человек погибнет, и тогда его смерть будет на вашей совести… Ну, девушка, ведь у вас такие добрые глаза… Да девушка же…
«Добрые» глаза взирали на меня каменно и где-то даже со злорадством.
– Женщина, вы задерживаете очередь. Посмотрите, сколько позади вас людей, и у всех вопрос жизни и смерти. Отойдите от окошка!
– А она сама без очереди залезла! – пришел в себя и кинулся в бой отброшенный мною задохлик. – Здесь я стоял… Ух, проститутка… Мне до Нерюнгри, девушка, почему задержка?..
Я пустилась во все тяжкие. Не до этикета. Обозвав всех участников сцены козлами и подонками («фильтровать базар» уже не было моих сил), побежала к дежурному по аэровокзалу. Но и здесь получила равнодушный отлуп. Оплывшие жирком господа и дамы в форме и слушать ничего не хотели. Я приводила какие-то аргументы, говорила об изобилии своих личных связей в департаменте авиатранспорта, в руководстве города, плакала, умоляла. На меня смотрели в лучшем случае с жалостью. Все мое самообладание и твердая убежденность, что дела надо делать умеючи, окончательно испарились. Мысль о том, что Туманова увезут и следы его в очередной раз растворятся на просторах шестой части суши, повергала меня в какую-то клиническую истерику. Я просто не соображала. В конце концов им надоело мое поведение. Суровая особа в аэрофлотовском френче вызвала милиционера и приказала убрать с глаз долой это трепещущее, психованное создание. А если будет драться, добавила она, посадить в холодную. Широченный мент взял меня за локоть и вывел в зал. Разноголосый гул немного привел меня в чувство.