Дух жилища эсквайра нарушали четыре монитора, вмонтированные в стены под самым потолком. На их экранах менялись изображения внутренней территории и окрестностей крепости.
Я потянул Лотту за собой, мы пересекли холл и оказались перед широкой лестницей с гладкими дубовыми ступенями и перилами, ведущей на второй этаж.
- Дядя Уокер! - негромко позвал я. - Дядя Уокер, принимайте гостей!
Ответом мне была гробовая тишина. Я не знал, что и думать.
- Пойдем? - спросила Лотта. Почему-то она нисколько не смущалась, а становилась все оживленнее. Видимо, предвкушала, как будет описывать английскую экзотику на забытой Богом планете Коррида. Я не одобрял ее настроения. Мне было не по себе.
Я молча отобрал у нее видеокамеру и зашагал вверх по ступеням.
На втором этаже лестница вывела нас в длинный коридор, устланный ковровой дорожкой. Вдоль стен висели массивные канделябры с наполовину оплывшими свечами. Из коридора несколько дверей вели в другие помещения. Ближняя, самая широкая дубовая дверь с тяжелой золоченой ручкой была полуоткрыта.
- Джеймс Уокер! - снова, уже громко и решительно, позвал я. - Вы здесь?
Молчание.
Я быстро прошел по коридору к этой ближней полуоткрытой двери и решительно распахнул ее во всю ширь.
Это был кабинет Уокера.
Свет из высокого, до самого потолка, окна с трудом просачивался из-за полуопущенных малиновых портьер и мягко ложился на теплый рисунок напольного ковра, на черную кожаную обивку массивного дивана, на широкий двухтумбовый стол посреди кабинета.
На столе в беспорядке лежали книги и карты, листки, исчерканные мелким беглым почерком, рядом со старинной лампой под матовым стеклянным абажуром лежал ноутбук.
Всю стену слева занимала карта звездного неба, под ней на спецстолах стояли четыре мощных компьютера последней модели, один из них работал. Пахло сигарами.
Я не знаю, как сумел охватить одним взглядом столько деталей, не знаю. У меня был в запасе только один взгляд на весь интерьер, только один. Потому что второй мой взгляд и все последующие были предназначены хозяину кабинета.
Джеймсу Уокеру.
Он сидел в кресле у стола лицом к двери и смотрел на меня. Я узнал его сразу, даром что прошло столько времени. Сухопарые нескладные некрасивые мужчины, достигая средних лет, мало меняются с годами, даже когда стареют.
Я узнал его - Уокера. Он сидел в кресле напротив меня - старик в мягких домашних брюках и клетчатой рубахе навыпуск, одна рука его лежала на коленях, другая сжимала в кулаке смятую сигару и свесилась к полу. Он сидел и смотрел на меня. И в широко открытых абсолютно неподвижных глазах его было столько муки, а в трагичном изгибе тонких синих губ - столько боли, что у меня при взгляде на его лицо захолодело в груди...