В том случае, если надпись в книге носила прогрессивный характер и могла служить документом, компрометирующим капитана Бартлета как активного деятеля американской прогрессивной партии, фотокопия с этой надписи для «комиссии по расследованию антиамериканской деятельности» могла быть просто находкой. Агент мог сделать микрокопию и переправить ее в Америку.
Этот вопрос можно решить так: надо прочесть надпись Бартлета на книге и, если она действительно могла быть полезной агенту, тогда этот вопрос можно считать решенным», — мысленно подытожил Никитин и задумался над биографией Гуляева.
Казалось, все было просто и ясно, биография была написана подробно, точно сходилась с анкетными данными и частью со справкой Всесвятского сельсовета. Но если Гуляев действительно знает английский язык, то как это вяжется с тем, что он кончил всего четыре класса начальной приходской школы и прожил почти всю жизнь в деревне за сотню километров от железной дороги.
Вывода могло быть только два: или биография Гуляева неверна и этот Гуляев — не всесвятский Гуляев, а кто-то другой, воспользовавшийся документами всесвятского Гуляева. Или биография Гуляева верна, Сергей Иванович является подлинным Гуляевым, но тогда он не может знать английского языка и, следовательно, вся гипотеза, построенная на черте, сделанной ногтем в статье «Дейли Экспресс», рушится, как построенная на песке.
Гипотеза могла привести к решению задачи и могла увести далеко в сторону. Поэтому, решив пока ничего не говорить Каширину, Никитин вышел из управления ОСУ и направился к Шаброву домой.
Полковника дома не оказалось, он сегодня был на докладе в Москве. Мария Сергеевна искренне обрадовалась Никитину, их связывала старая фронтовая дружба: она служила медсестрой в полевом госпитале, где Ксения, жена Степана, была главврачом. В беседе Мария Сергеевна и Никитин за чашкой чая с клубничным вареньем разговорились о том, кто, где и как закончил войну. Вспомнили и встречу на Эльбе двух армий — советской и американской, и Мария принесла заветную книжку Твена — память об этой встрече. Сама она в это время была здесь, в этом маленьком городе, с радостью и надеждой ожидая рождения ребенка.
Томик Марка Твена, в хорошем издании частного издательства Мэтью Конрада, был переплетен в темносинюю кожу с золотым тиснением. Видно было, что этот томик в суровые дни войны был любимым советчиком и другом Бартлета.
На форзаце в начале книжки очень мелким, но четким почерком было написано:
«Эльба 6 мая 1945 года
Мой дорогой русский друг!
Великий американец Твен писал: «Некоторые утверждают, что между человеком и ослом нет разницы; это несправедливо по отношению к ослу». Чертовски прав старик, мы все разновидность длинноухих. Так было, но так не будет!!! Гром этих пушек разбудил сознание американского народа. Мы с вами, русские! Мы с вами душой и сердцем в борьбе за подлинную свободу и счастье всего человечества!