Выслушав Никитина, девушка сказала:
— У нас народ больше новый: только те, что вернулись из армии или партизанили на Смоленщине, а так из прежних жителей тут никого не осталось,
— Кто же у вас партизанил, не знаете? — спросил Никитин.
— Как не знать, — с обидой сказала девушка. — У нас партизаны с отличием, уважением пользуются. Взять, к примеру, Василия Голышева или Матвея Копейкина. Они орденами награжденные, их каждый знает не только здесь, в районе, а и в области.
— Ну, а где я могу Василия Голышева разыскать? — спросил Никитин.
— Он на стане, что под Ерохином. Да вы мимо проходили, это километров семь по шоссейке. До Ерохина дойдете, там спросите первую полеводческую Василия Голышева, — лучшая бригада.
— Вот обида, — сказал Никитин, — я в Ерохине молоко пил. Ну, что делать, пойду обратно, — закончил Никитин, простился с девушкой и вышел из сельсовета.
Когда Никитин добрался до стана первой полеводческой бригады и не без труда разыскал Василия Голышева, солнце уже село, но над истомленной утренним жаром землей еще дрожало знойное марево.
Василий Голышев был высокий загорелый мужчина лет сорока, волосы у него росли везде — в ушах, в носу, на груди и плечах, густые заросли бровей нависали над большими светлыми глазами. Голышев производил впечатление сильного, энергичного человека, одет он был в выцветшую на солнце голубую майку, старые, но чистые солдатские брюки и тапочки. Когда Никитин разыскал Голышева, тот подле небольшого обмелевшего ручья, сидя прямо на траве, мылил голову и брил ее безопасной бритвой. Он не удивился приходу незнакомого человека: бригада Голышева была передовой, поэтому из района да и области часто заезжал к нему всякий народ по делу, а иной раз и без дела.
Никитин поздоровался, опустился на траву и только теперь почувствовал, как он устал, отвык от таких переходов — два десятка километров по жаркой проселочной дороге сделали свое дело: ноги горели. Он снял туфли, носки и опустил ноги в ручей: сразу стало легче.
— Пешком? — понимающе спросил Голышев.
— Пешком, да еще с десяток километров зря протопал.
— Из Смоленска? — продолжая бриться, спросил, Голышев, так как в районе он что-то таких не видел.
— Нет, из Москвы, — ответил Никитин, наслаждаясь покоем. Он лег, подложив под голову пиджак, и неожиданно обнаружил бутерброды, забытые им в кармане пиджака.
— Из Москвы?! — уже более внимательно переспросил Голышев. И когда Никитин утвердительно кивнул — рот его был занят бутербродом, — бригадир добавил: — Это не еда, всухомятку, сейчас поужинаем.
Побрившись, Голышев вымыл голову прямо в ручье, вытерся чистым вафельным полотенцем и, встав, предложил Никитину пройти на стан. Оттуда доносился аппетитный запах щей.