Надя нахмурилась.
— Много он настроил! Люди за него мозоли набивали.
— Это точно, — добродушно согласился старик. — Люди, скажу тебе, — сила, они все могут.
Уже выйдя на улицу, Надя спохватилась: у кого же выменял пшено дед? Она поспешно вернулась и спросила Трофима об этом. Старик недовольно взглянул на нее и, немного помолчав, спросил:
— А тебе для чего знать?
— Выходит, тот, кто купил ваши кресты да червонцы, хлебные излишки имеет? Так?
— Должно быть, что так. Не последний же кусок отдал. Только назвать того человека не могу.
— Но ведь он же подлец! — возмутилась Надя.
— Ну, подлец. Само собой. Разве я против? Все ж выручил из беды? То-то и оно! И ты лучше не допытывайся — не скажу. И чего ты ко мне с энтим самым делом привязалась?! — вдруг вспыхнув, налетел на нее дед. — Я ей по-свойски, из уважительности, а она — на тебе, в сурьез ударилась. Будто я первый и последний! По городу такая меньба идет, только гуд стоит. На толчок бы пошла да поглядела! А ваши товарищи комиссары словно слепые кутенки, прости господи. Разуйте свои буркалы да и приглядитесь, что оно и к чему. А то ко мне цепляются... Не скажу ни слова, хоть ты мне что хошь!
Надя еле успокоила разбушевавшегося старика. И тут она вспомнила об одном случайном разговоре с ним. Дедушка Трофим, кажется, что-то намекнул тогда насчет стрюковского хлеба? Да, точно! Если спросить? Не скажет. А почему не сказать?
В памяти всплыли круглосуточные очереди у булочных, вереницы детей в столовке; несмотря на небывалый мороз и леденящий ветер, они приходят, чтобы съесть всего лишь несколько ложек затирухи; лица у детей бледные, глаза голодные, жадно глядящие на поварих, просящие... А кормить их дальше уже почти нечем. Если бы не обоз, доставленный студентом Шестаковым, уже вчера дети не получили бы своего скудного пайка.
— Дедуня, — ласково обратилась к старику Надя. — Вы помните, незадолго перед тем, как бежать атаману, я заходила к вам. Помните?
— Ну, помню, — еще не совсем успокоившись, ответил старик. — А дальше чего?
— Если вы по-прежнему будете сердиться на меня, и спрашивать не стану. А дело такое — без вас, дедуня, никак не сладить!
— Ты меня не улещивай, — буркнул он.
— Зачем же? Я правду говорю.
— Правду! Ну, ежели правду, то давай. Выкладывай, какая там нужда... — вдруг подобрев, сказал старик. — Вишь ты, чего придумала: «Без вас никак не сладить!» — Он произнес эти слова с кажущимся недовольством, хотя на самом деле ему было приятно слышать, что есть какие-то важные дела, где без него не обойтись.
— Вы, помнится, говорили тогда, что хлебные купцы повывезли хлеб из города...