Он мало читал, плохо говорил и писал по-французски. Вспоминаю его очень голубые глаза -- глаза близорукого человека, которые он прятал под конец жизни за черными очками... Вначале я восставал против него. Упрямый, брюзжащий, он никогда не одобрял моего выбора. Сообщницей была моя мать. Но когда отец ушел навсегда, обнаружилось зияние... Смерть отца постепенно меняла мое понимание жизни и профессии. Теперь я совсем другой. Но это глубоко запрятано в моем сердце.
Все фильмы, которые я ставил, продюсировал и прокатывал, имеют одно общее свойство: поначалу от них отказываются телевизионные компании, комиссия, предоставляющая ссуды под будущие сборы, или другие источники официального финансирования. Отказывают ненарочно, просто так выходит. Это приводит меня в бешенство, но когда эти институции примут мои проекты с восторгом, это будет означать, что я более не способен к творчеству.
По поводу "До свиданья, мальчики" я слышал: "Еще одна история о еврейском ребенке во время войны", по поводу фильма "Жизнь -- это длинная спокойная река", что это "вульгарно", по поводу "Дела женщин" -- что "аборты не показывают в 20.30", а насчет "Мадам Бовари" тогдашний генеральный директор Второго канала признался мне, что ни он, ни его жена не смогли дочитать Флобера до конца...
В 1990 году Лувр пригласил меня выступить с докладом на загадочную тему: "Музей, музеи". Но это, как ни странно, дало мне возможность развернуть свои соображения о кинопрокате и поговорить о показе художественного кино.
Любя и коллекционируя французскую живопись и скульптуру 50 - 60-х годов, я себя спрашивал, почему в ту эпоху европейские художники и скульпторы (беру имена наугад) Фотрие, Сулаж, Сезар, Джакометти, Жер-мена Ришье, Массон, Дюфур, Тапиес, Деготекс, Шаиссак, Фонтана были вытеснены с международного арт-рынка в пользу американской живописи, а центр художественной жизни переместился из Парижа в Нью-Йорк? Тогда же мы были свидетелями бурного расцвета тех экспозиционных пространств, которые отсылали в небытие станковую живопись. Немецкий художник Георг Базелиц, одна из самых ярких фигур современного искусства, отметил этот феномен в беседе, опубликованной в "Монде":
"Я познакомился с американским искусством в 1958 году в Берлине. Оно было совершенно противоположно французскому -- хотя бы из-за формата. Работы всех этих художников выполнены в гигантском масштабе, чуждом европейской культуре".
Торговец предметами искусства Лео Кастелли (он предпочитает, чтобы его называли антрепренером художников) -- весьма характерная фигура в этом контексте. Приехав в Нью-Йорк в 1941 году, он представлял с 1945-го парижскую галерею, которую держал его друг Друэн. Кастелли с трудом продавал Дюбюфе, Николя де Сталь, Фотрие, Кандинского. А в 1957-м он открывает собственную колоссальную галерею. Поменяв пространство, он поменял и художников, открыл и полюбил Раушенберга, Джаспера Джонса и других. У меня была возможность спросить Гаруста -- его выставлял Кастелли, -- почему тот перестал показывать Фотрие. Гаруст об этом уже говорил с Кастелли и получил ответ: "Потому что он недостаточно производителен". Для американских художников открылся новый "монументальный" рынок, и они стали выполнять заказы для зданий размером с аэропорты, музеи или города...