Чтобы как-нибудь оправдать стояние над урной, Сашка достал сигарету, закурил. Спичку бросил не глядя. Через секунду из урны вырвался язычок пламени, повалил дым — и все это назло снегу и морозу. Милиционер, поигрывая радиотелефоном на боку, стал приближаться. Сашка развернулся и быстрым шагом пошел прочь. Пропала книга!
Он уже не жалел ни о чем, наоборот, радовался — отпали все проблемы. А в магазин — ни за что! Да пускай он таким же пламенем вместе с перчаткой! Два квартала Сашка пронесся так, что и не заметил, каждым шагом вышибая из памяти неудачный обмен и все прочее, более важное. На углу третьего натолкнулся на длиннющий хвост какой-то очереди. Пристроился на всякий случай.
— Чего дают? — спросил у стоящего впереди мужика в кепаре с пуговкой.
Тот охотно развернулся, смерил Сашку взглядом, даже обрадовался будто. Но ответил напыщенно, через губу:
— Чего-чего, Стендаля дают — кому по томику, а кому и подписку целую!
Сашка мужику в кепаре не поверил. Но из очереди выходить не стал. За ним уже пристраивались.
Отстояв минут пятнадцать и став таким же белым полусугробом, как и все передние, Сашка вместе с очередью вышел на финишную прямую. И увидал надпись над входом: «Вино». Ему захотелось врезать по роже шутнику.
— Что ж ты, э-эх! — просипел он.
Мужик обернулся, сдвинул кепарь на затылок, на лице у него застыла очень довольная и очень доброжелательная улыбка. Бить по такой улыбке было не с руки.
— Эй, ты куда? — крикнул он вслед Сашке. — Совсем чуток осталось, ну, парень, дает!
Сашке было наплевать на эти призывы. Он медленно, обретя некоторое подобие равновесия, брел вперед.
В метро спускаться не стал, влез в переполненный троллейбус. "Твердость, воля, спокойствие и безразличие. К суете этой надо только философски, только со стороны, ни в коем случае на сердце не брать, только так…" — бубнил он про себя, пытался расслабиться и полюбить окружающий мир, по всем правилам аутотренинга, даже не садясь в позу кучера на облучке.
Сзади поднажали, и Сашка впечатался в толстяка, на котором светофором пылала яркая рыжая куртка, придавил его к поручню. Толстяк стоял спиной, но, наверное, именно на ней у него и располагались глаза.
— Поаккуратней, молодой человек! — закричал он, не оборачиваясь, опереточным фальцетом.
— Уже набраться успел, — поддержала ехидная бабуся с высокого заднего сиденья, озирая Сашку младенчески чистым глазом.
Нажали еще раз, и он чуть не оказался на коленях у бабуси. Та взвизгнула, прикрылась раздутой авоськой — в лицо Сашке полезла растрепанная и комканая газетная бумага.