— И кто ето?
И я был ничуть не лучше телефонной старушки и задал вопрос. Но без орфографической ошибки:
— Кто Это?
Вопрос после задал не "онемевшим" языком, который таковым делается у литературных героев, а вопросил пространство таким манером, каким вступила со мной в общение неизвестная сущность: мысленно.
— Это? Я — ответ был получен немедленно.
— Кто "Я"!? — язык продолжал оставаться в покое. Чего тогда был спрашивать?
Героем никогда не был, и стать таковым не мог: "время для свершения героических дел" безнадёжно упущено и впереди маячила гнусная пенсионная старость со всеми прелестями. О каком героизме речь вести? Какого сорта героизм может исходить от человека в звании "без пяти минут пенсионер"? Если в прожитом куске жизни размером в пятьдесят девять лет "не было места героизму", то откуда и с чего ему взяться после? Первый пункт. Второй: как могу быть героем, если с раннего детства купался в страхах различного сорта? Первым был "налёт вражеской авиации"?а потом — и от "родной"? Нужно сказать, что "тряска" была только вначале, а потом налёты как-то перестали особо пугать. И, всё же, о каком "героизме" вести речь!? Если мысль "ты плюхался на живот при звуках воя от стабилизаторов вражеских бомб!" никак не хочет покидать память? Странными могут показаться следующие слова, но их скажу: после "воспитания" бомбами от вражеской авиации, не кланялся работе родной авиации. Кому "спасибо" говорить?
Паниковать от какого-то голоса после шести десятков прожитых лет вроде бы не стоило. Поздновато "праздновать труса", поэтому не было настоящего страха, не успел он образоваться и проявиться. Паниковать не было причин ещё и потому, что я лежал на любимом, порядком изношенном диване с закрытыми глазами, и на меня распространялось действие поговорки:
— "Глаза не видят — душа не мрёт"! — одна из любимых "крылатостей"! Как они помогают в трудные минуты жизни нашей! А трудностей хватает, без них нам жизнь — не в жизнь.
В лежачем положении с детства любые страхи воспринимаю на половину слабее.
— Не преуменьшай своих достоинств: на две трети — поправил голос.
Бесстрашие — оно, конечно, хорошо и прекрасно, но если бы "атака" неизвестной сущности началась в другом месте, и если бы пребывал в вертикальном положении, то предсказать последствия было невозможно. Не просто так принято усаживать человека и разгружать его колени прежде, чем ударить по сознанию ужасными вестями.
— Я? Бес. Так нас рекомендуют величать ваши "духовные пастыри". Мы не возражаем против таких названий, нам безразлично, как нас величают.