В воздухе висел тонкий запах дыма. Газоанализаторы уловили его около часа назад. Судя по направлению ветра, источник огня находился к югу от меня. Значит, они за рекой, чуть впереди, на юго-западе. Дым был слабый, рассеянный и никто, кроме меня, его бы не почуял. Километров десять, не меньше.
Надо поторопиться, солнце садится.
— Сядь возле костра, Андрая. Сядьте все. Уберите мачете. Уберите!
Андрая медленно отошел к костру, негромко что-то сказал. Дети неуверенно опустили мачете и расселись возле костра.
А Симон отступил ко мне и прижался к колену. Он был не с остальными, он был со мной. Может быть, я все же могу что-то сделать для этих детей?
Мертвая тишина висела над поляной: шесть лиц смотрели на меня, не отрываясь, блестели белками глаз на угольных лицах.
— Вы вошли в мой лес. Вы убили моих горилл.
Слитный ропот пронесся над костром, все забормотали, зашептались разом. Один Андрая молчал, прикипел глазами к лесной темноте.
— Вы вошли в мой лес! Отвечайте!
Элиас пихнул капитана. Тот вздрогнул, и сбивчиво заговорил.
— Мы… не знали, …нам приказали. Наш взвод, капитан Джонас… Это был приказ самого Великого Омуранги. Мы не могли… мы должны.
Лесной Ужас молчал. Когда он впервые заговорил, это был страшно, но от этого молчания становилось еще страшнее.
— Омуранги, — выронил, наконец, он слово, как огромный камень в эту тишину. — Он виноват.
Солдаты вразнобой закивали, не глядя друг на друга. Да, это пророк виноват, а не они. Они ведь только выполняли приказ, они ни в чем не виноваты. Если бы кто-то месяц назад сказал бы им, что они так легко отрекутся от Великого Омуранги, голоса Бога на земле, они бы перерезали глотку этому безумцу, этому куби. Как можно сомневаться в правоте пророка? Но они отрекались, отрекались с легкостью, потому что Омуранги был далеко, и Эдеме был далеко. Не в этой жизни, где из темного леса на них глядел Лесной Ужас.
— Но вы убили трех горилл. Моих горилл.
Дети замерли.
— И убивали других. Диких. Это вы стреляли, а не Омуранги.
— Но дикие…они же куби, они порождение Усатханы! — выдохнул Андрая.
— Они люди. Такие же, как вы. Убивать людей — нельзя. Никого нельзя.
Я смотрел на них, и видел, что они не понимают. Вся жизнь для них свелась к одному — убей или будь убитым. Что я мог сказать им? Как я могу пробить корку ненависти и жестокости на их сердцах, окаменевших и бесчувственных? Как мне их разбудить?
— Вы хуже зверей. Вы убиваете своих сородичей. Но я не буду вас убивать. Я никого не убиваю.
Шесть вздохов слились в один, взвод разом, как огромное испуганное животное выдохнул.