— Но вы мне должны. Скольких вы убили?
Все молчали.
— Скольких?! Андрая, встать!
Капитан вздрогнул всем телом и поднялся на негнущихся ногах.
— Скольких людей ты убил, Андрая?
Капитана мутило. Ему было страшно. Только сейчас, когда он столкнулся лицом к лицу с Ужасом, ему стало страшно по-настоящему. Больше всего он хотел уйти, упасть в землю, зарыться листву и не слышать этого спокойного и оттого еще более жуткого голоса. Не видеть этого невыносимого взгляда, который, казалось, пронизывал его насквозь. Он знал взгляд Великого Омуранги. Божественный взгляд, который давал силы. Когда Омуранги глядел на него, Андрае казалось, что он бы разорвал льва-изилване голыми руками. И все, все остальные тоже знали силу взгляда Великого Омуранги. Но Лесной Ужас глядел так, словно вынимал сердце Андраи, и кидал его в угли костра. И сердце корчилось в огне.
— Я… — капитан облизал пересохшие губы.
Пусть давит, пусть череп его треснет, как гнилая тыква, пусть Ужас вынет из тела его душу, только бы не видеть этих огромных глаз.
— Шесть, Замба Мангей, — вытолкнул он из себя неподъемные слова и в изнеможении опустил руки. Но остался стоять.
— Элиас! Встать!
Элиас, дрожа, поднялся.
— Ты?
— Я…кажется, я… троих.
— Кунди!
— Двух, — сказал Кунди, Кунди-пересмешник. Все лицо его ходило ходуном — брови, нос, губы его плясали и багровые отсветы бродили по серым, как пепел щекам. Затем лицо его замерло, взгляд окаменел, — Но ты врешь! Ты убил моего брата! Ты убил Паскале.
— Его убило осколками. Разве я выстрелил из гранатомета?
— Ты… — выдавил Кунди, и замолчал, буровя черную фигуру воспаленными ненавидящими глазами.
— Моиз!
— Я… я тоже двух, — пролепетал худой, слишком длинный для своего возраста мальчик. Лет тринадцать, не больше.
Один за другим мальчики вставали, шептали свои имена, и страшнее этой переклички я не слышал.
— Антуан!
— Я … одного. С половиной.
У Кунди даже сейчас нашлись силы на робкую улыбку. Странно, после того, как он назвал число своих убитых, ему стало не так горько и страшно.
Они столько раз перекликались в строю, что сейчас их, казалось, поднимала сама привычка. Она давала им какие-то странные силы стоять под взглядом Лесного Ужаса. Сколько раз они хватались своими победами — ведь чем больше ты убьешь, тем более ты могучий воин. Но сейчас, называя число своих мертвецов, мальчики не испытывали и тени той радости.
Остался последний, невысокий, крепко сбитый паренек лет четырнадцати.
— Я Питер, — крепыш неторопливо поднялся и сказал почти с вызовом. — Я убил двух.
Удивительное дело — люди. Я мог его раздавить рукой, а он стоял и дерзил мне. Неужели он успокоился, когда услышал, что я не убиваю? Сильный ребенок.